Александр Костин - Сталин против партии. Разгадка гибели вождя

Однако нужно отдать должное Брежневу, что в дальнейшем он очень осторожно и весьма аккуратно высказывался о роли И.В. Сталина. Впервые он упомянул имя Сталина в докладе на торжественном заседании по случаю 20-летия Победы. Историк С. Семанов вспоминал: «Что началось в зале! Неистовый шквал аплодисментов, казалось, сотрясет стены Кремлевского дворца, так много повидавшего. Кто-то стал уже вставать, прозвучали первые приветственные клики…» Кажется, рядом с оратором, совсем как тень датского короля, появился призрак самого Сталина. Брежнев стал быстро читать следующие фразы, и взбудораженный зал невольно затих. «Привидение» неохотно удалилось.

Следующее упоминание Брежнев сделал в ноябре 1966 года, на родине Сталина— в Грузии. Он перечислил семь грузинских революционеров, Иосиф Сталин был назван в общем ряду, по алфавиту. Но только его имя слушатели встретили аплодисментами. Это была новая демонстрация любви к умершему вождю…

Что сам Брежнев думал о Сталине? По словам А. Бовина, «он относился к Сталину с уважением…. Он симпатизировал Сталину и внутренне не мог принять его развенчание». Леонид Ильич объяснял свою позицию: «Сталин очень много сделал и, в конце концов, под его руководством страна выиграла войну — ему еще воздадут должное». «Как ни удивительно, — вспоминала Любовь Брежнева, — дядя предугадал, что после смерти его будут так позорить. Он, я помню, сказал: «У народа нет памяти». И привел пример Сталина». «Он (народ) быстро меня забудет, — заметил Леонид Ильич — и даст себя обмануть, как будто в первый раз. За Сталина шли на смерть, а потом топтали его могилу ногами». Как-то раз генсек сказал: «Чтобы поговорить с большим человеком на равных, маленькие пытаются поставить его на колени…» Но Брежнев и шутил над развенчанием культа: «Отец народов выплачивает Родине-матери алименты…»

В те годы Леонид Ильич, видимо, довольно часто размышлял над оценкой роли Сталина. Кремлевский врач-стоматолог Алексей Дойников рассказывал: «Леонид Ильич час-' то заходил ко мне просто побеседовать. Причем иногда наш разговор был довольно острым. Однажды, он спросил: «Как вы считаете, надо реабилитировать Сталина или нет?» Я ответил, что реабилитировать, конечно, надо, но не так, как все думают. Надо сказать, что было положительного и что отрицательного. И не говорить плохо о покойнике».

Однако Брежнев понимал, что полное «восстановление доброго имени» Сталина невозможно (так же, как и его главного противника — Троцкого!). Поэтому просто были, в духе новой эпохи, смягчены крайности прежнего развенчания. Сталин вернулся в исторические фильмы, романы, книги. Когда он появлялся на экране, в кинозале среди зрителей нередко вспыхивали аплодисменты. Некоторые водители стали прикреплять портреты Сталина к ветровому стеклу своих автомобилей. Вокруг его имени не утихали литературные споры, перешедшие в самиздат…

И самому генсеку пришлось однажды поаплодировать Сталину. Правда, он постарался сделать это спокойно, без особого пыла. Сотрудник генсека А. Черняев описывал эту сценку так: «5 декабря 1981 года в Кремлевском Дворце съездов в присутствии всего Политбюро отмечалось 40-летие битвы под Москвой. Разные выступления сопровождались кадрами кинохроники на большом экране за спиной президиума. Появился Сталин: бурные аплодисменты. Все встают. Брежнев нехотя приподнялся, хлопает».

Еще одним осторожным символическим шагом стало появление памятника Сталину на его могиле. Первый памятник Сталину после 1961 года! Да к тому же в столь священном месте — на Красной площади, у Кремлевской стены! Это событие произошло вскоре после 90-летия Сталина, в 1970 году. Бюст изваял скульптор Николай Томский.

Однако на этом оправдание Сталина приостановилось. Хотя многие ветераны войны требовали пойти дальше: вернуть Волгограду имя Сталина. Как вспоминал бывший руководитель столицы Виктор Гришин, в Кремль «часто шли письма от волгоградцев: верните нам славное имя Сталинград. Их даже на Политбюро показывали». На что Леонид Ильич «просто сказал: есть такие письма…. но не стоит, наверное. Хотя, вон в Париже есть и площадь Сталинграда, и улица». Впрочем, ветеранам все-таки сделали небольшую уступку: в городе на Волге появился новый проспект— Героев Сталинграда…» [138] Там же. С. 164–165.

Таким образом, в начале 1977 года ситуация, возникшая вокруг отношения к Сталину со стороны Генерального секретаря ЦК КПСС, складывалась весьма критическая. Нужно было, во что бы то ни стало сохранить по-прежнему в глубокой тайне сам факт проведения Сталиным «тайной вечери» в ночь с 1 на 2 марта 1953 года и участия в ней Л.И. Брежнева в первую очередь.

Помимо Брежнева из участников «тайной вечери» в живых к тому времени осталось семь человек (Каганович, Маленков, Микоян, Молотов, Первухин, Пономаренко и Сабуров), все уже в преклонном и даже весьма преклонном возрасте (Каганович, Молотов, Микоян, Маленков) и обнародования каких-либо «откровений» с их стороны вряд ли стоило опасаться. Однако, как заметил Ю.В. Андропов, который наряду с главным идеологом страны М.А. Сусловым, занимался этим вопросом, «угроза» раскрытия тайны могла исходить от осведомленных в этом вопросе людей из числа оставшихся в живых лиц медперсонала и охраны. Поскольку личный лечащий врач Смирнов к тому времени уже умер, то «работать» с младшим медперсоналом (медсестры, санитары) сочли нецелесообразным, т. к. они никаких подробностей о случившейся тогда катастрофе с вождем не знали. Знали, что удар случился в «кремлевской квартире», а затем Сталину оказывали всестороннюю медицинскую помощь на Ближней даче, так об этом знала вся страна, поскольку об этом официально говорилось в правительственном сообщении. Оставалась охрана.

Одному из помощников Л.И. Брежнева было дано поручение изучить: кто из осведомленных лиц охраны жив, где проживают и что думают о событиях тех дней. Вышли, прежде всего, на полковника А. Рыбина, который «засветился» тем, что изредка публиковал свои воспоминания о Сталине в некоторых средствах массовой информации. Дальше было делом техники — отработать знаменитую версию событий, на-' званную нами «легендой Лозгачева». Поскольку составителям этой легенды была хорошо известна версия Хрущева, который тщательно скрывал в своих мемуарах сам факт состоявшейся «тайной вечери», то ничего не стоило охранникам, с одной стороны, поддержать главную линию версии Хрущева, что все последующие события со Сталиным происходили, как продолжение веселой вечеринки членов «четверки» у Сталина на Ближней даче. А, с другой стороны, так «закрутить» свидетельские показания охраны, чтобы сбить с толку будущих исследователей явными противоречиями этих двух «свидетельских» версий. Нужно отдать должное несомненному таланту составителей «легенды Лозгачева» — вот уже спустя 36 лет после ее «рождения» исследователи никак не могут совместить несовместимое — версию Хрущева и «легенду Лозгачева». И на этой принципиальной несовместимости кто добросовестно, а кто явно издеваясь над добродушным читателем, наплодили столько собственных версий убийства (отравления) Сталина, что хоть святых выноси.