Андрей Богданов - Опальные воеводы

Отобранные дипломатами люди были разбиты на группы, не исключая особой маленькой дружинки по борьбе с предательством, оставившей в крымских тюрьмах несколько задушенных ночью мерзавцев. К приходу флота в Азов организация распространила своё влияние на всё многонациональное сообщество товарищей по несчастью, оказавшееся за вёслами галер стамбульской и кафинской постройки.

К Семёну, Колмаку и Ширяю примкнули прежде всего военнопленные итальянцы и венгры, а также некоторые из османских подданных — греки, осужденные на каторжные работы. На кораблях, охваченных влиянием подпольной организации, было приковано цепями более полутора тысяч человек.

В том, что 80-тысячная османско-крымская армия найдёт на Руси достойную встречу, Мальцев не сомневался. Все детали похода Касим-паши и Девлет-Гирея были известны Москве, не только пушки и сабли, но и казна в сундуках Мир-Серлета была пересчитана. Не полагаясь на других, Семён Елизарьевич составил ещё один весьма подробный отчёт о неприятельском войске и планах его командования. Запомнив его слово в слово, Ширяй бежал с каторги, надеясь добраться до русского рубежа раньше, чем на него придёт война.

Нелёгок был путь гребного флота по Дону. То и дело, будто бы невзначай, корабли садились на мели. Жестоко истязаемые гребцы часто ударяли веслами невпопад. Корабли приходилось разгружать, перетаскивая на берег и обратно тяжёлые пушки и огромное количество шанцевого инструмента.

Чем далее забирались турки в Дикое поле, тем в больший приходили страх, отчаиваясь вернуться домой живыми. Даже те, кому были обещаны должности в завоеванных землях (Соколлу предусмотрел и это), начинали сомневаться в успехе тщательно задуманного предприятия. Три недели, отведённые на переход до Переволоки, давно прошли, а конца пути всё не было видно.

Всепроникающим шёпотом передавались в войсках и на гребных палубах рассказы Семёна Елизарьевича о могуществе московского государя, превосходящего славой императора Константина Великого, о несметных военных силах Руси, о её мужественных воеводах, разгромивших два басурманских царства и немецкий орден. 15 тысяч латных конников сипахиев (спагов), 10-тысячный полк легкой османской кавалерии, 3 тысячи янычар в поле и 5 тысяч на кораблях, 8 полевых командиров из Анатолии, Фракии и Родоса с 2,5 тысячами отборных войск, почти 50 тысяч конников крымского хана и трёх его сыновей, не считая примкнувших в пути ногайских отрядов, уже не казались завоевателям такой уж всесокрушающей силой.

По мере приближения к Переволоке напряжение в наступающей армии нарастало. Ни одного человека не встречалось на пути, и Мир-Серлет, поднимаясь на боевую башню флагманской галеры, не видел в степи никого, кроме отрядов Девлет-Гирея и Касим-паши. С особым тщанием капудан-паша разведывал водный путь, по которому мог нежданно налететь на растянутую и неспособную развернуться к бою эскадру русский флот.

На охваченных организацией Мальцева галерах рабы ежечасно ждали начала боя, первый выстрел стал бы знаком к восстанию. Они готовы были подняться даже при приближении отряда казаков, чтобы с их помощью отбить несколько кораблей и уйти на Русь, где обещал им хороший приём и убежище Семён Елизарьевич.

Но среди посвященных в план восстания начинался ропот. Даже янычары удивлялись, что на Дону, в удобных для нападения местах, царских воинов и казаков нет.

— Если бы турки, — говорили военнопленные-гребцы, — такими тесными реками ходили по италийской или мадьярской земле, мы бы их всех перебили! Было бы здесь хотя бы две тысячи казаков — и они бы нас руками переимали, такие на Дону препятствия. А казаки ваши Дон покинули, упуская из рук богатство. Только бы казаки на Дону на каторги напали, а у нас, христиан, одна мысль у многих — хотим к государю московскому!

Но доверенные люди Мальцева убеждали потерпеть до Переволоки: там-то уж наверное дано будет неприятелю решающее сражение, когда растянется он между Доном и Волгой. Однако когда через пять недель пути войско пришло на Переволоку, там не оказалось никаких признаков русской обороны. Не было и крепостей, места для которых много лет назад выбирал по заданию Москвы сам Семён Елизарьевич…

Беспрепятственно, в две недели турецко-крымское войско было переброшено с лёгкими судами на Волгу. Восхищённый осуществлением столь грандиозного завоевания, Касим-паша ступил в воды великой реки, соединяющей Азию с Европой, и объявил её владением блистательного султана Селима II.

Правда, с каналом возникли трудности: расчёты инженеров великого визиря оказались неточными, и переброска военного флота на Каспий грозила затянуться. Но делегация мусульман Астрахани из двухсот человек уверила беклербега, что каторги ему не надобны:

— Мы приведём вам столько судов, сколько пожелаете, ещё больше, чем останется у вас на Дону!

Вняв этим обещаниям, Касим-паша щедро наградил делегатов и от имени султана принял астраханских жителей в подданство, суля им процветание и невиданные доселе награды. Опытные османские полководцы решили не томить удачу промедлением.

Оставив на Переволоке 5 тысяч янычар и 10 тысяч турецких конников в охрану к 3 тысячам рабочих-землекопов и гребцов, установив во временных укреплениях тяжёлую артиллерию, османско-крымское войско двинулось вниз по Волге на Астрахань, взяв только лёгкие пушки и 40-дневный запас продовольствия.

Семёна Мальцева, Колмака и многих русских пленных Касим-паша прихватил с собой. Лишенная руководителей, созданная дипломатами организация распалась, обнадеженные было люди пришли в отчаяние. Но Семён Елизарьевич стоически перенёс удар. Отказываясь проникнуть умом в планы царских воевод, он влачил свои прикованные к турецкой пушке кандалы, полный уверенности в близкой победе над неприятелем, готовый по мере сил внести свой вклад в эту победу.

К счастью для него и для многих народов России, Мальцев не мог даже представить себе истинного положения дел…

В Мордовском лесу, через который пробирался некогда полк князя Курбского, на самом краю Дикого поля обустроен был летний лагерь знаменитого Мещёрского полка, искушенного в многочисленных стычках с крадущимися на Русь степными разбойниками.

Полк, насчитывавший в лучшие времена до 15 тысяч сабель, считался лёгким. Здесь служили бедные русские дворяне, не имевшие средств на основательное защитное вооружение, касимовские татары, представители знати мордвы и марийцев.

Среди «интернационала» своевольных пограничных воинов встречались и беглые люди с Руси, и казаки, и казанские татары, и ногайцы, и отбитые в схватках с крымчаками бывшие рабы из ведомых и неведомых народов Европы.