Евгений Пинаев - Арлекин

Стоял шотландец. Смотрел. Тяжело смотрел и пристально.

И вдруг...

Что толкнуло на поступок, который был неожиданным даже и для него самого? Неожиданным, непроизвольным, как говорится, импульсивным. Да, кто объяснит, кто расскажет, ЧТО движет человеком, когда НЕТ ВЫБОРА, когда лоб в лоб, один на один стоит он с собственной смертью и, погружаясь во тьму, вдруг видит, готовый оборваться, слабый лучик участия?

Не мог этого - потом, конечно, потом! - объяснить Арлекин. Увидел ЛИЦО - зацепило и проняло. Надежда? Э-э... Всего лишь булавочная головка, готовая - а вдруг?! - вспыхнуть ярче звезды! Возможно, это не так, возможно, лишь померещилось.

Но... Шагнул от борта, шагнул, сделал всего только шаг, не ведая, что смерть уже начала отступать; шагнул и... запел, хрипло затянул их - ИХ! тоскливую песню, их гимн, их реквием, их молитву, бог весть что, рожденное войной, кровью, вонью горящей плоти в пылающих недрах кораблей; рожденное Атлантикой, черным полярным небом, арктическими всполохами над одинокой шлюпкой, белой смертью у ледяных припаев, всей необъятной болью, переложенной на слова безвестным матросским сердцем:

В Шотландии милой, близ лондонских доков,

У скал Корнуолла, в ирландских холмах

На медные пенни зажгите по свечке:

Вам - память и слезы, а морю - наш прах..

...И качнулся строй-монолит: СВОЯ ПЕСНЯ! Знакомые слова всколыхнули и прошлись волной вдоль матросской шеренги за спинами дрогнувшего караула: СВОЮ песню может знать и петь только СВОЙ! "Фендрики" явно оторопели, у заседателей трибунала вытянулись лица, даже коммодор как-то иначе взглянул на человека, который, судя по всему, не покорился участи, уготованной ему судьбой и его, коммодора Маскема, решением и волей. Встревожился служака старший офицер, но по другой причине: назревает нечто, готовится что-то, намечается несогласие с приговором, какой-то протест, и где? На корабле Его Величества? Невероятно! Немыслимо! Непредвиденно! Непре... Так что же делать, как поступить? Не найдя ответа на лице командира, стоявшего величественно-неподвижно, как бронзовый Нельсон на Трафальгарской колонне (кептен с первой минуты не одобрил судилища, но, высказавшись раз, больше не считал нужным вмешиваться в распоряжения командира конвоя), старпом впился вопрошающим взором в глаза коммодора, но не нашел ответа и в них.

...Когда прозвучали слова о матросах, об иле и вечности, которые предназначены для них, из строя медленно, точно во сне, вышел шотландец. Откололась крохотная частица монолита, сцементированного жесткими параграфами устава, который держит в узде военморов, присягавших на верность короне, всех - от последнего юнги до первого лорда Адмиралтейства.

Два взгляда - магнит и железо. Два человека, попавшие в перекрестье множества глаз, следивших за напряженными шагами матроса. Толстяк майор первым оценил обстановку, скомандовал буднично и не слишком громко: "Зар-р-жай!" Клацнули затворы, но шотландец уже стоял возле Арлекина. Майор поднял руку и оглянулся на коммодора, но и Роберт Скотт смотрел на Маскема. Руки - по швам, и внешне вроде спокоен, но синяя бабочка подрагивала крылышками.

- Сэр! Это же старпом с русского танкера! - крикнул шотландец. - Он жал мне руку и приглашал в гости, и его - стрелять?! Вспомните "Заозерск"! - в отчаянии взывал матрос. - Мы стояли рядом! Ну, вспомнили?

Все слышал Арлекин, все понял, но... плохо соображал. И все ж таки засело в голове, что если с приговором будет по-прежнему "немедленно", в глазах этих моряков он умрет не фашистом, а русским моряком. Что ж, спасибо и на том!..

- А пса помните? Щенка? Он же взял на танкер собаку, которую мы все одно время кормили. И еще я давал ему краску. Как союзнику, и его стрелять? Как? Почему, скажите?!

Хотя взведенные карабины были взяты на изготовку: вот-вот - команда, взлетят к плечу, а там и залп, Арлекин стиснул плечи шотландца и крепко поцеловал в губы.

Майор опустил руку, приклады карабинов разом ударили в палубу.

Не меняя позы и не поворачивая головы, коммодор Маскем выцедил сквозь зубы несколько фраз, круто повернулся и скрылся за орудийной башней.

Старший офицер склонился к кептену, а уж потом, передав распоряжение коммодора и переварив его собственной головой, объявил об отмене приговора "в связи с новыми обстоятельствами, пролившими... и осветившими... факт с новой стороны". И так далее, и еще что-то очень суконное, сказанное таким же суконно-казенным языком.

...Сначала пришла слабость, известная каждому кажилившемуся под непосильным грузом и сбросившему его; потом накатила эйфория. Сдерживая себя и свои до странного легкие ноги, отправился за шотландцем, которого уводил караул: Роберт Скотт решением командира крейсера был наказан карцером за нарушение дисциплины строя и самовольство.

Капрал не отставал. Легонько теснил, доказывая, что со Скоттом они еще увидятся, а теперь - в каюту. Видя непонимание русского моряка, счел нужным похвалить, протянул наручники и осклабился:

- Держался молодцом! А это - дарю. Сувенир на память. Не каждый день приговаривают к расстрелу, а потом дарят жизнь.

"Браслеты" взял, не сказав "спасибо". Стиснул их, хрустнул цепкой и зашвырнул в море разъединенные стальные кольца. Ошеломленный капрал сначала выругался, потом рассмеялся и, махнув рукой, кинулся догонять караул.

6

- Говоришь, Маскем протирает штаны в палате лордов?

- По словам О'Греди...

- Ладно, ладно! Знаю, что "по словам". Живуч лорд, и мне дал понять, что значит родиться дважды. Ох дал!.. Сволочное это состояние находиться на мушке. В бою, к примеру, не думаешь: колупнет не колупнет, ломишься до первой пули, а тут...

Наверху гремело:

...р-реб-бята, сюда мы бегали когда-то, когда-то,

глаза сверкали, как агаты, агаты, агаты,

и на щека-ax игра-ааа-ла-ааа кроф-фффь!

- Ч-черт, вот заладили! Озвереть можно!

- С самого утра, Володя...

- Ну?! Пойду попрошу хлопцев сменить пластинку Я понимаю: жить невозможно без наслаждений, но".

- Иди-иди...

- Иду-иду!..

...Он прав. Страшно знать, что ты обречен, что спасения нет, что эту секунду ты еще живешь, дышишь и мыслишь, но миг и... Тьма. Небытие. С тобой? Не может быть! Как это представить? Даже присутствовать ПРИ ТАКОМ и то страшно, и это вот "присутствие" тем страшно, что ставит человека перед выбором, и очень непросто бывает выполнить солдатский девиз: "Сам погибай, а товарища выручай". Когда человек в бою, когда, по словам Володьки, "ломишься до первой пули", наверное, легче. Да, нужно поступать, чтобы не казниться потом. Так и поступать во всех случаях жизни, чтобы не казниться и не чувствовать себя дерьмом до конца дней своих.

"Господи, ну что за мысли приходят в голову, когда перед глазами ТАКОЕ море! Ласковое... шумит... плещет..." - Я уговаривал себя, но уже не мог прогнать из глаз другое море: Балтику. И свой бронекатер, набитый солдатами и моряками, отходящий со шхерных островов. Ко мне набилось не меньше сотни. Забрали всех, вышедших на берег, зато не повернуться ни на палубе, ни в низах. Отошли, но кабельтовых в пяти заметили шлюпку, а в ней - человека, полураздетого, замерзшего, еле живого. Он стоя греб какой-то доской, причем шлюпка, буквально на глазах, погружалась в воду. На полном ходу подойти нельзя - потопим, на малом - не успеем. А уж и думать некогда: боец-то уже в воде, уже захлебывается и почти не кажет макушки. Секунда-другая - и хана! Но подскочили близко, я даже глаза его увидел. Огромные глазищи, обмерзшие... в эдакой оторочке из бровей и ресниц. Какая обреченность была в тех глазах! И ужас был, и оторопелость, крик немой, и тоска смертная, и неверие, что кто-то может его спасти. Дело-то секундное! А может, и хотели глаза попросить о помощи, да не успели. Тут и сработало реле... Как был в меховом реглане и тяжелых, до пояса почти, сапожищах, так и ухнулся с мостика за борт. Должен сказать, что когда есть силы, инстинкт у человека срабатывает экономно и разумно У меня тоже подкорка сработала: сейчас уляжемся рядышком на дне - вот и вся моя "помощь"! Как удалось, почти мигом, избавиться от одежек - ума не приложу, но сбросил и бойца добыл, вынырнул на поверхность. С борта нас приняли в два багра, чуток поцарапали - ничего, зато - в тепло, да спиртом, да суконной портянкой! Я-то переоделся и - на мостик, ну а парня дольше приводили в себя: крепко продрог, всего скрючило, а сердце, видно, захолонуло. Когда оклемался, вроде и не совсем поверил, что жив остался. Ползет, вижу, по щеке единственная слеза-слезинка... И я понял, что родился сегодня этот парнишка вновь...