Бо Грёнбек - Ханс Кристиан Андерсен

Двадцать третьего июня он наконец вырвался оттуда на корабле, идущем в Марсель, куда добрался после нескольких дней ужасной морской болезни. Первоначально он хотел отправиться в Испанию, где никогда не был, хотя прекрасно понимал, что такая поездка не лишена опасностей. «Там вас легко могут убить, но, как говорится, „теперь или никогда“» — замечает он в письме домой. В Неаполе его настоятельно отговаривали от поездки в летнее время, но еще из Марселя он писал Йонасу Коллину: «Я должен поехать в Испанию! Этого хочет господь». Несмотря на это авторитетное уверение, из поездки ничего не вышло, ибо на юге Франции стояла такая же душная жара, как в Неаполе, и поездка к испанской границе оказалась настоящим кошмаром: невыносимо хлопотные и скучные дни в дороге, бесконечные неприятности с французскими властями из-за его паспорта, шум и беспокойство в городах, где он ночевал. Это «путешествие по чистилищу» он с ослепительным юмором описал в «Сказке моей жизни».

Под конец он отказался от своих планов и сбежал на курорт в Пиренеях, чтобы восстановить силы. Гуляя в горах, он достиг границы и окинул взглядом землю обетованную (куда ему суждено было попасть лишь через шестнадцать лет), а кроме того, поупражнялся в испанском языке. «Испанцы с трудом понимают меня, — писал он Эдварду Коллину, — вам было бы интересно послушать. Смелости у меня хватает».

Он повернул домой и по дороге опять долго пробыл в Германии, но, несмотря на бесчисленные выражения почтения и внимания, ему было не очень уютно. Он чувствовал себя усталым и нервным. Во время путешествия он особенно усердно работал над жизнеописанием, которое должно было предварять немецкое собрание сочинений, а кроме того, его очень измотали трудности дороги по летней жаре южной Европы. Его также мучило, что он замечает постепенно нарастающий датско-немецкий кризис и некоторую неприязнь к Дании; он подозревал, что это принесет горестный конфликт для него, который любил свою родину и имел верных друзей в Германии.

Однако по возвращении домой в октябре 1846 года после почти годового отсутствия ему, к счастью, пришлось думать о другом. Он был поглощен новыми произведениями, в частности романом «Две баронессы», и изучением английского языка. Дело в том, что в Англии начал возникать интерес к его книгам. Уже в 1845 году были переведены три первых романа, вскоре последовали переводы сказок и немецкого жизнеописания, и он решил, что пора показаться там самому. Как и в Германии, появление наверняка повысило бы интерес и к его личности, и к творчеству.

В июне 1847 года он двинулся в путь через Голландию, где его книги были известны уже давно и где его, в частности, чествовали и славили на большом празднике искусств в Гааге. Он был полон благодарности, но ничуть не удивлен. Постепенно он привык считать себя европейской величиной. Но когда в конце июня он прибыл в Лондон, прием превзошел все его ожидания. Датский посланник посвятил ему все свое время и ввел в самые избранные круги лондонской аристократии. «Герцоги, епископы, ученые, виднейшие в мире люди разговаривают со мной так, словно я выдающаяся личность», — пораженный, писал он домой. Где бы он ни появлялся, его тут же окружали люди, желающие с ним познакомиться, он приобрел новых знаменитых друзей, которые тоже приглашали его к себе. Это был водоворот обедов, ужинов и приемов; подобного ему еще не приходилось видеть. Андерсен провел в Лондоне шесть недель, и за это время праздники и торжества его чуть не уморили. Слава радовала его, но он должен был признать, что за нее приходится дорого платить. Ужасно много сил отнимали встречи с таким количеством людей, да еще беседы по-английски; вероятно, это было утомительно также для англичан, потому что его английский язык был так плох, что Диккенс, которого он посетил, попросил его говорить по-датски, так легче было понимать. В виде передышки он, несмотря на сильный страх перед железнодорожными катастрофами, согласился поехать в Шотландию в гости к своему лондонскому банкиру, но отдыха не получилось, потому что и там продолжались изнурительные торжества. Под конец он так устал, что вынужден был отказаться от приглашения посетить королеву Викторию и принца Альберта, которые находились в охотничьем замке в Шотландских горах. Он повернул назад и, чтобы отдохнуть, спасся бегством в Германию, а в сентябре вернулся в Копенгаген.

Путешествие принесло ему бесконечно много радости, но и большое огорчение: датские газеты почти совсем не упомянули о его английском триумфе! Многие его письма наполнены горькими сожалениями по поводу этого унизительного равнодушия к датскому поэту, который прославляет свою страну в чужих краях. А по возвращении ему пришлось пережить эпизод, показавший, что в его соотечественниках еще жива зубоскальная зависть: через несколько часов после его приезда по улице шли два денди, и, увидев его в окне, один со смехом указал на него другому и громко сказал: «Смотри, вон наш знаменитый заграничный орангутанг!» Кстати, подобный прием ему оказали и год назад, когда он вернулся из Германии и вместе с Й.П.Э. Хартманом присутствовал в Королевском театре на постановке их совместного творения — оперы «Маленькая Кирстен». До тех пор она всегда шла с успехом, в этот вечер тоже раздавались аплодисменты — но и столь же громкий свист. «Этого ни разу не было! — сказал Хартман. — Я ничего не понимаю!» «Зато мне все ясно, — отвечал Андерсен. — Не волнуйся, к тебе это не относится, просто мои соотечественники увидели, что я вернулся на родину, и решили меня поприветствовать!»

Нужно признать, что Андерсен был прав, жалуясь на нелепую придирчивость копенгагенцев.

Но в эти годы славы поэт перенес и разочарования гораздо более серьезного характера. Он пережил последнюю большую любовь в своей жизни, несчастную, как и первая любовь к Риборг Войт. Предметом его чувств стала шведская оперная певица Йенни Линд. Эта выдающаяся актриса, одинаково великая в пении и в актерском искусстве, о которой Мендельсон сказал, что за все столетие не родилось подобной ей личности, уже в возрасте восемнадцати лет произвела фурор в Стокгольмской опере в роли Агаты в «Невесте охотника», а в 1843 году начала свою европейскую карьеру выступлениями в Королевском театре в Копенгагене. Именно тогда Андерсен познакомился с ней и сразу же воспылал любовью. Он постоянно находился возле нее, наедине или в гостях у датских друзей, и едва ли у нее могли быть сомнения относительно его чувств. Когда она уезжала, он передал ей письмо, «которое она должна понять» (как он записал в дневнике). Но она держала его на расстоянии. Конечно, она не имела желания выйти замуж в самом начале своей карьеры, во всяком случае, не за Андерсена. «Дружба — и больше ничего!» — отвечает мята в сказке на сватовство мотылька. Реплика опять-таки продиктована положением самого писателя в 1843 году.