Вера Тулякова-Хикмет - Последний разговор с Назымом

Ехать в Египет на конференцию тебе не хотелось. Зимой 1961/62 года у тебя было светлое настроение, много литературной работы, замыслов. Многое получалось, шли и шли стихи. Ты говорил:

– Руки чешутся. Зуд в пальцах. Все время хочу сидеть за машинкой.

Москва, не ведая близкого конца оттепели, жила интересной жизнью. Каждый мыслящий человек чувствовал себя творцом истории. Уходящие от рутины театры и журналы, шумные поэтические вечера, споры до полуночи в каждом доме – все это притягивало в Москву крупных интеллигентов мира, и многие из них постоянно бывали у нас в доме. Куда тут ехать? Но когда ты узнал, что китайцы опять хотят использовать предстоящую писательскую конференцию для политической атаки на СССР, – ты согласился, но с условием, что пошлют и меня.

Я горжусь тобой, Назым! Я дорожу свидетельством твоего бесстрашия. Каждый день ты показывал мне, что мир един и неделим, что он не распадается на прошлое и настоящее, на мертвых и живых, на землю и небо, пока любовь человеческая связывает жизнь.

Надо бы нам вспомнить, как ты для поездки в Каир в первый и последний раз взял деньги у Союза писателей. У тебя в Египте не было гонораров, и чиновники, посулив обеспечить нас валютой выше головы, дали двоим на восемнадцать дней, как сейчас помню, 62 египетских фунта. Ты беспокоился, спрашивал – достаточно ли для нормальной жизни этих денег? Тебя заверили, что более чем. Мы прилетели, нас благодаря твоему новенькому советскому паспорту впервые встретили товарищи из советского посольства, наши журналисты и сразу же отвезли в шикарный «Хилтон», построенный американцами.

Мы выспались в очень милом скромном номере, а утром я случайно прочла на стене бумажку с указанием его стоимости. Наших денег хватало ровно на трое суток жизни в этой гостинице, естественно, без обедов и ужинов. Помню твою панику, твои нервные звонки советскому послу с просьбой срочно переселить нас в другую гостиницу, дать денег взаймы. Боже, какое это было испытание! Посол отрядил нам в помощь двух дипломатов. Те приехали, посочувствовали: «Как же вас отправили с таким мизером, да еще на 18 дней!», объяснили, что у посла денег нет, и к ночи нашли нам захудалый отель – клопиную дыру под самой крышей, без электричества, с вырубленным лифтом.

Утром прибежал посыльный мальчишка, глаза на лоб, и сказал, что великого человека в вестибюле ждет так много журналистов, что они даже не помещаются в холле! «Холл» – это, конечно, было сказано слишком сильно. Помню, как ты кричал:

– Я не имею права жить в нищей грязной гостинице!

Ты опять позвонил советскому послу, потребовал немедленно отправить нас в Москву и резко сказал ему, какое унижение испытал, когда впервые поехал за границу с советским паспортом. А тот, как глухой, бубнил про отсутствие денег в посольстве и необходимость согласовывать с Москвой каждую копейку.

Пока Назым выяснял с послом ситуацию, а тот несколько раз отходил от телефона, пытаясь что-то предпринять, его разговор, очевидно, благодаря спецслужбам, стал известен президенту Египта. Буквально через несколько минут, пока я укладывала вещи, явился респектабельный господин из дворца и передал Назыму личное приглашение Гамаль Абдель Насера быть отныне его гостем и немедленно (машина ждет у подъезда) переехать в специально отведенные апартаменты. При этом господин с нескрываемым отвращением брезгливо оглядывал нашу ночлежку и изумленно спрашивал, как мы сюда попали. А ты, Назым, на голубом глазу ему объяснял, что мечтал быть ближе к простому народу.

Когда мы переезжали, нас сопровождало два эскорта: полицейский и журналистский.

Утром в гостиницу «Гизира-палас» курьер принес нам пакет от советского посла. В нем не было денег, но лежал пригласительный билет в ложу на твой балет «Легенда о любви», который в те дни привезли в Каир артисты Новосибирского театра.

Театр был полон. Билеты стоили очень дорого, поэтому публика была из тех, что ездят по Каиру в автомобилях. В антракте к тебе подошли несколько арабских мужчин и одна женщина, вся в черном, лицо грустное, словно никогда не знало улыбки. Они отвели тебя в сторону, о чем-то вполголоса поговорили с тобой по-французски, потом подозвали фотографа, и он вас всех снял.

Смотрю сейчас на эту карточку и, оказывается, женщина на ней улыбается. Только от улыбки ее глаза еще печальнее.

Ты помнишь, о грустной женщине был разговор?

На Нефертити она была похожа лицом.

В концлагере, в пустыне, ее муж, коммунист,

пять лет он пропадает в песках.

Да, помню. После спектакля они ждали нас за углом в машине с погашенными фарами. Двое из них оказались писателями, третий – известным адвокатом Шахотой. Они предложили посмотреть Каир ночью. Мы увидели бедные районы с озерами канализации, тюрьму, напоминающую гигантский саркофаг, нищие окраины. Мы поняли, что наши знакомые любили свой город и мечтали, чтобы он стал самым прекрасным в мире. Мы проехали центр. Он был хорошо освещен, по улицам шли сотни людей. Они не гуляли, не стояли кучками, а сосредоточенно, молча куда-то шли и шли.

Таинственные ночи в Каире. Мы остановились на улице Узбекии, уселись на длинную скамью и говорили не умолкая. Наших друзей интересовала Москва. Сотни вопросов задавали они наперебой, пытаясь представить себе жизнь в Советском Союзе. Одна ножка скамьи была сломана. Мы подкладывали под нее камень, а он то и дело вылетал.

Потом сюда мы приходили посидеть перед сном. Многое было сказано на этой хромоногой скамье… Она стояла в самом начале парка, и здесь удобно было наблюдать за тем, что происходило на площади и трех лучами расходящихся улицах. Удобно было наблюдать и за нами. Помнишь этих двоих? Таскались за нами повсюду. Ты оглядывался, подманивал их пальцем, они прятались. Ты удивлялся – ну какой прок за нами следить? Но парочка работала день и ночь.

Ты попросил одного журналиста из тех, с кем мы познакомились в театре, показать тебе арабскую деревню. И вот однажды утром от отеля «Гизира-палас», где мы жили, отъехал обшарпанный битый-перебитый «фольксваген». За рулем сидел японский журналист, с ним был еще один наш знакомый, местный писатель. Мы кое-как втиснулись в машину, и японец рванул, словно заправский гонщик. Оказалось, что он неделю назад получил водительские права и, пока заказанный им автомобиль не прибыл из Токио, решил поучиться на этой ржавой развалюхе, подобранной на свалке. Ехать он умел только прямо, но – как все новички – с сумасшедшей скоростью. Руль был не в порядке. Когда нужно было свернуть в сторону, японец останавливался на забитом перекрестке, выходил из машины, и все мы начинали толкать и поворачивать лимузин вручную.

– Да, Веруся, – сказал ты весело после очередного разворота, – мы не разбились в самолете, попав в грозу над Средиземным морем. Пронесло, когда у «Каравеллы» в Орли не завелся мотор. Успели выйти в Ашхабаде из ИЛ-18, помнишь, перед взлетом отвалилось гигантское колесо. Но сегодня нет шансов остаться живыми! Если так, пусть эта поездка будет самой счастливой в нашей жизни.

Читать дальше