Вера Тулякова-Хикмет - Последний разговор с Назымом

То, что ты совершил в Каире, было необходимым актом политической борьбы, острой и напряженной. А еще ты хотел, чтобы никто и никогда не лишал Турцию права голоса. Ты должен был победить и победил. Целый день ты отвечал на вопросы, спорил в перерывах, убеждал, делал заметки для будущей своей речи, давал многочисленные интервью. В гостиницу в тот день пришел в полночь. Вот тут-то напряжение сказалось… А утром – сигарету в зубы:

– Я не могу лежать. Что ты! Там у нас готовится настоящая драка. Я должен быть среди наших друзей.

А помнишь, что было дальше, когда мы спустились завтракать в ресторан «Гизира-палас»? Ведь нас поселили в одной гостинице с китайцами. Никто из них с нами не поздоровался. Китайская делегация состояла из тринадцати писателей, а возглавлял ее министр культуры Китая Мао Дунь – известный прозаик и твой добрый старый знакомый. Китайцы, как и мы с тобой, приехали задолго до начала конференции, и все эти дни Мао Дунь просил, уговаривал тебя выступить на стороне Китая. Культурная революция в КНР только начиналась, и мало кто в то время мог предположить масштабы ее разрушительной силы. Но китайцы боялись тебя сейчас, здесь, в Каире, боялись после Стокгольма. Мао Дунь предлагал тебе формально переехать в Китай, обещая на самом деле безбедную жизнь в Париже, Риме, Швейцарии – где угодно, только бы вытащить тебя из Советского Союза.

Сначала ты терпеливо пытался объясниться, но потом оборвал всякое общение с китайцами. Вот почему они пытались лишить тебя голоса на конференции. Вот почему твои книги первыми горели в кострах культурной революции. Но Мао Дуня ты по-человечески жалел, не сомневаясь, что свою миссию он выполняет по принуждению. Убедился в этом, когда через некоторое время узнал, что в КНР его отстранили от всех дел, перестали печатать и упоминать его имя.

– Нет, – сказал ты серьезно в то утро, – мы не дадим китайским товарищам использовать в своих целях делегатов конференции. Ты видела: тут есть совсем молодые. У некоторых нет никакого опыта политической борьбы, а у других «писателей» нет ни единой сочиненной строчки, но они уже по нескольку месяцев гостили в Китае. Обстановка сложная.

В вестибюле дворца были вывешены плакаты, в которых сообщались краткие сведения о главах делегаций. О тебе написали так: «Назым Хикмет – всемирно известный поэт, автор многих книг, переведенных на 56 языков, член бюро Всемирного совета мира».

В канун закрытия конгресса президент Насер устроил прием в честь писателей – гостей Египта. В назначенное время к нам в гостиницу пришел молодой, прекрасно воспитанный человек, чтобы сопровождать нас на прием во дворец Фарука. Он извинился за незнание русского языка. Он говорил по-английски еще хуже, чем я, и поэтому мы с ним отлично понимали друг друга.

Выйдя из машины у дворцовой площади, мы увидели гигантскую толпу бедняков – тысячи людей, сдерживаемых полицейскими, тянули к нам непомерно худые длинные руки. Их глаза гноились от трахомы, а ветхая одежда едва прикрывала тела.

– Билешь! Билешь! Билешь! – кричал им сопровождавший нас молодой человек, что означало: Прочь! Прочь! Прочь!

А толпа все гудела и рвалась к проходу, по которому должен был пройти человек-бог Гамаль Абдель Насер. Но он заставил долго ждать не только своих подданных на площади, но и несколько сотен писателей во дворце.

Когда мы вошли в огромный старинный зал, нас поразила его живописность и паркетный пол, начищенный до такого блеска, что ноги на нем теряли опору и скользили, как по льду. Зал был абсолютно пуст, у великолепно расписанных стен не было ни единого предмета, на который можно было бы опереться. Церемониймейстер с микрофоном пытался выстроить вдоль стен прибывающие делегации писателей согласно арабскому алфавиту, а в середине зала поставить каре из писателей Египта. Но делегации спорили с ним, одна не желала встать позади другой, все рвались вперед, многие упирались, стояли кучей, и распорядитель впадал в отчаяние. Прошло уже около часа. Порядком и не пахло. Ты был зол, ты устал и не хотел больше стоять.

Наконец какие-то делегации добились своего, и было принято новое решение: выстроить собравшихся по латинскому алфавиту. Снова началась неразбериха. Наш гид вынул из кармана белую пластинку с булавкой – на ней было написано «ТУРЦИЯ» – и приколол Назыму на лацкан пиджака. Мы оказались почти в самом конце шеренги, выстроенной вдоль трех стен, то есть ближе всех к предполагаемому месту президента.

А тот все не появлялся. Ты был в ярости, сказал, что сейчас уйдешь отсюда:

– К чертовой матери такие приемы!

В это время в серединном каре упала в обморок египетская писательница, и ее унесли. Наш гид объяснил, что это от любви к президенту Насеру.

– Нет! – вскричал ты. – Это не от любви! Она просто не могла больше выдержать этого варварства, не могла стоять! Я не хочу рухнуть на пол, как эта несчастная! – и сел на пол, поджав под себя по-турецки ноги.

Наш гид от изумления онемел. В страхе и отчаянии он стал умолять тебя подняться, но ты мотал головой и посылал его к чертовой матери. Церемониймейстер, увидев тебя, сидящего на паркетном полу со скрещенными ногами, закрыл глаза и долго их не открывал. Все писатели смотрели на тебя, по-моему, с завистью. Я тихо смеялась, объясняя гиду, что Назым Хикмет очень устал, что в создавшейся ситуации он нашел единственный для себя выход, и нужно оставить его в покое, иначе он рассердится и уйдет. Тогда молодой человек заговорил со мной по-русски, чем очень сильно нас удивил:

– Если так, то вы, а не ваш муж, будете главой турецкой делегации. – Он отстегнул от пиджака Назыма табличку с «ТУРЦИЕЙ» и прицепил ее мне.

Увидев, что делает наш гид, и услышав его русскую речь, ты стал так хохотать, что парень совсем от тебя сошел бы с ума, но в этот момент в зал в сопровождении свиты быстро вошел президент. Он выглядел очень просто и красиво в сером костюме из мягкой шерсти. Обаятельно улыбнувшись собравшимся, он подошел к началу шеренги стал за руку здороваться с каждым из гостей. Он задержался около китайской делегации, о чем-то спрашивал Мао Дуня, потом быстро пошел дальше, не останавливаясь, пока не дошел до делегации Советского Союза. Несколько минут поговорил с нашими писателями, мне плохо было их видно – мы стояли вдоль одной стены у противоположных ее концов. Но хорошо было видно другое: как только президент заговорил с нашими писателями, китайские делегаты демонстративно повернулись лицом к стене. Время от времени одна из их женщин смотрела, отошел президент от наших или нет, и, увидев, что он все еще разговаривает с советскими, давала своим знак не поворачиваться.

Ты при появлении президента поднялся с пола. Грустно глядя на китайских писателей, сокрушенно покачивал головой, приговаривал: