Вера Тулякова-Хикмет - Последний разговор с Назымом

– Черт побери, и эти люди с такими представлениями о чести и борьбе делают сегодня политику в Китае. Бедный китайский народ, изумительный народ, сколько тысяч лет он рвался к свободе, чтобы эти оппортунисты сели ему на г о лов у…

Так мы познакомились с президентом Насером. После официальной части он пригласил нас для конфиденциального разговора и долго говорил с тобой о своей стране.

– Вы видели бедность, я знаю, но борьбу с ней мы уже начали. Приезжайте к нам, и не на месяц. Приезжайте надолго. Мы всё вам покажем, и, может быть, новый Египет пройдет через вашу поэзию. Мы нуждаемся, как все новое в этом мире, в благословении такого великого поэта, как вы.

Оказалось, что президенту Насеру очень понравился балет «Легенда о любви», и он просил тебя написать либретто балета специально для их театра, просил найти время и помочь возрождению культуры ОАР. Рядом с президентом находился какой-то человек, который тут же пояснил, что они приглашают нас в гости и поэтому мы ни о чем не должны беспокоиться.

– Благодарю, – сказал Назым, – но я – поэт и дороже всяких благ ценю свободу. Я люблю ходить в гости, но живу только на деньги, заработанные своим трудом. Вы не печатаете моих книг, у меня нет здесь гонораров, поэтому я не могу принять ваше приглашение.

Несколько минут спустя, здесь же Назыму сказали, через сколько месяцев в Каире выйдет двухтомник его стихов, сколько денег он получит за эти книги и сколько времени сможет жить на них в Египте.

Мы с удовольствием гуляли по Каиру. Меня удивляло, что простые люди сразу угадывали в Назыме мусульманина, а во мне – «гяура». Ты радовался, узнавая в Египте, черты Стамбула и привычки своего народа. Я постоянно слышала:

– Вот это как у нас. Вот и у нас так ходят женщины. Еда, дети, лица, минареты, даже отель «Хилтон» – все было точь-в-точь как в Турции. Ты искал свою родину повсюду и здесь, в Каире, чаще, чем в других местах, находил многие напоминания о ней.

– Тебя не раздражает? Тебя не раздражает? – постоянно спрашивал ты меня.

Один чешский друг, – его мы случайно встретили на улице, – увидев, как загораются твои глаза при виде восточных сладостей, которыми в изобилии торгуют на улицах каирские лоточники, с ужасом воскликнул:

– Здесь нельзя покупать эти вещи! Только в магазинах. Лоточники вместе с баклавой (в России это лакомство известно как пахлава. – А. С. ) продадут вам такое количество заразы, о котором вы даже не представляете! Палочки Коха, все разновидности трахомы и так далее. Я работаю здесь три года. Я знаю. Эти мелкие торговцы катастрофически антисанитарны!

Он повел нас в шикарную кондитерскую. Ты стоял перед стеклянной витриной, за которой лежали все сладости твоего детства. Ты сказал:

– Веруся, держи меня. Я могу купить сейчас все эти угощения. Это так вкусно! Это все как в Турции! Это баклава, смотри, как она сочится сиропом. Ах, я думаю, ты никогда не ела таких изумительных вещей. Мой рот полон слюны. Я очень смешной, но ничего не поделаешь. Я умираю от желания съесть все эти сокровища Востока!

Чех еле-еле усадил тебя за столик. Ты боялся, как боятся маленькие дети – если уйдешь от прилавка, тебе дадут лишь половину того, о чем мечтаешь. Но наш чешский друг умел навести порядок. Он принес огромную вазу с самыми разными сладостями из теста.

– Вы можете есть на выбор всё, что вам понравится. Остальное мы вернем. Платить я буду потом.

– Зачем потом? – взмолился ты. – Я плачу сейчас, – и побежал к прилавку.

– Да, вот это пир! Вот это я понимаю, а пить не понимаю. Не пьянею. Жаль, что так. Ах, мой Акпер Баба! Не видит, что сейчас ест его отец! Я ему объясняю, что не могут в Баку, в Кировабаде готовить баклаву, как полагается. Грубо делают. Не тает она у них, всегда сахар хрустит на зубах, как морской песок. А вот здесь, как у нас дома, – тает! – говорил ты, отправляя в рот очередной кусок. – Нет, я все-таки должен буду один раз накормить его настоящей турецкой баклавой! Что вы думаете, этот рецепт азербайджанцы взяли у нас. Все-таки в Турции раньше придумали готовить баклаву.

– Так же как радио, электричество и паровой двигатель, – смеюсь я.

– Это нет, конечно, но баклаву – да! Дайте нам тоже что-нибудь открыть раньше других!

Перед отъездом, вернее, перед отлетом из Каира ты зашел в эту кондитерскую и попросил запаковать баклаву в дальнюю дорогу. Ее положили в коробку со всеми предосторожностями, чтобы не вытек сок, чтобы она не помялась, и упаковали, как упаковывали бы драгоценную пыль, способную улетучиться в малейшее отверстие. Ты поднял за цветной бантик коробку и очень торжественно за руку попрощался с кондитером, объяснив ему, что везешь в Москву это объедение в подарок своему другу, тоже мусульманину, который никогда в жизни не ел настоящей баклавы.

– Да, конечно, мусульмане живут всюду, ивМоскве тоже. Да. А как же?

В самолете ты держал эту коробку на коленях и перебирал пальцами бантик.

– Давай, я поставлю ее на полку, – предложила я.

– Ничего, я не устал.

Какое-то время мы летели над Нилом. Сверху он был густого желтого цвета, «голубой» Нил нашего детства. Я не отрываясь смотрела в окно. Через какое-то время я повернулась к тебе. Ты развязал бантик и шуршал бумагой внутри коробки.

– Что ты там ищешь? – удивилась я.

– Хочу проверить, не течет ли баклава.

Я заглянула в коробку. Одного куска баклавы как не бывало.

– Ты же везешь ее в подарок Акперу…

– Здесь много. Целых десять кусков, больших, как бифштексы. Он все равно не сможет съесть сразу так много, а хранить ее нельзя. Засохнет. Потеряет свой вкус, уже не то будет, хуже, чем в Кировабаде…

Я завязала коробку, и ты как будто успокоился.

– Ты не спишь? – несколько раз спрашивал меня. – Не спишь?

Потом я задремала. Открыла глаза, посмотрела на тебя. Твой рот был полон, а щеки оттопырились. Коробка варварски открыта, все слои целлофана разорваны, а баклавы осталось меньше половины.

– Что же ты делаешь, Назым?! – с упреком сказала я. – Съел уже почти всю баклаву!

– Не знаю! Не мог выдержать. Съел, даже не заметил, как. Еще немного осталось, но теперь придется доесть и это. Неудобно же дать человеку так мало, – и ты, секунду поколебавшись, положил в рот один из двух оставшихся кусков.

– Господи, что же ты скажешь Акперу? Он так огорчитс я…