Рустам Мамин - Память сердца

– Хлеба, твою мать!..

– Крупой отоварь! Мукой, картошкой – чем хошь, талоны пропадают!.. Народ обманываешь!

Были последние дни месяца – не отоваренные карточки могли пропасть. Все лезли к прилавку.

Чей-то задиристый визг:

– Небось домой все отвез!

– Он на фашистов работает…

Директор, задохнувшись от обиды, оправдывался:

– Как вам не стыдно! Я двадцать лет работаю в этом магазине. Вы же меня знаете!.. Богом клянусь, не привозили! И даже на звонки не отвечают. Идите туда, и я с вами пойду, честное слово!..

Шум, крики. Какая-то женщина замахнулась на директора авоськой. Она даже не дотянулась до него, а получилось – как команда! И все бросились на директора… мимо него, внутрь магазина, в подвалы… Мы, едва пробившись, вышли. Не знаю, чем закончилось все это…

Настроение было подавленное. Николай предложил пройти по Зацепе – в другие магазины. Вышли на Валовую – в магазинах и там пусто. Витрины и окна домов заклеены бумажными крестами; это особенно бросалось в глаза на углу Новокузнецкой и Валовой, так как там разгружали противотанковые ежи. Напротив – из мешков с песком сооружали баррикады. Мы сели на 51-й трамвай и поехали на Серпуховку.

На углу Пятницкой и Валовой у магазина «Хлеб» длинная очередь. Говорят, еще не привозили. Николай предложил мне остаться в очереди, а сам пошел на Большую Тульскую в продовольственный, что рядом с магазином «Книги».

Я стоял притиснутый к стене и время от времени прислушивался к разговору мужиков:

– Смотри, и здесь противотанковые ежи!

– А смысл какой? Валовую в двух местах ежами перекрыли. На Пятницкой разгрузили, на Ордынке! У Арсеньевской площади Большую Тульскую начисто перекрыли, обложили песком и ежами! Вот Серпуховка со всех сторон в ежах! А кому нужна она, пустая площадь? Тут ни заводов, ни фабрик. Так, на всякий случай…

– А на всю Москву разве ежами напасешься? Надо ополчением заниматься. Как при Кутузове…

– Не-е! При Минине и этом… Как его?

– …Пожарском.

– Во! Кутузов – тоже мне – фигура! Вместо того чтоб защищать Москву, сжечь заставил! Не, мужики, нет у нас Сусаниных. В болото их надо!..

– Где ты под Москвой такие болота найдешь?

– Сусанин прав! Он правильно сделал – в болота завел фашистов.

– Там не фашисты, там поляки были!

– А какая тебе, твою мать, разница – все они под одним одеялом. Одно слово – фашисты.

– Ну, мужики, вы в школе, что ли, не учились? Ахинею несете. Детей стыдно! Вот если сейчас скажут, не будет ни муки, ни хлеба, что будем делать?..

– Не подыхать же с голоду! По магазинам будем бегать…

– Не-е, мужики… Минин, Пожарский… Ополчение – великое дело. О нем надо думать!

– У 525-й школы записывают! Там военкомат сейчас!..

Вдруг очередь заволновалась:

– Погодь, мужики. Тихо!

Через утихающий говор донеслось:

– …не будет! Не ждите…

Все бросились врассыпную, чтоб раньше других найти другой магазин и встать в очередь.

Я пошел в сторону Тульской, встретил расстроенного Николая. Глаза у него были жалкие. Плакал, наверное:

– Надо же! Уже вчера соседи бегали по магазинам, не могли отоварить карточки; а ведь до конца месяца и вовсе могут не привозить!.. Тебе хорошо – ты один! А у меня отец месяц уже на фронте, дома мать и Надька-поросенок, то и дело пищит – есть просит…

Колька Мухин был какой-то незащищенный; было в нем что-то девичье, мягкое, обидчивое. Даже манерное. Манерное в том смысле, что и посадка головы, и пожимание хрупкими плечиками, и тонкий голос, и глаза, готовые вот-вот заплакать, – все это было каким-то девчачьим, нуждающимся в защите и опоре. Сейчас, вспоминая, я остро понимаю, что ему не хватало брата. Поэтому он так тянулся, буквально таскался за мной. Наверное, в семье ждали девочку, а родился мальчишка, и всю заготовленную нежность мать изливала на первенца. Он с детства воспитывался с куклами; ему привычнее было играть с девчонками, чем с нами «в войну». Он старался набраться от нас бравады, «мужских привычек», но выходило это у него как-то неумело и смешно. Он и матом-то, как все, ругаться пытался, но… с трудом выговорив ругательства, краснел и робко оглядывался на окна. Да, Николай Мухин. Далекое, далекое детство…

Мы сели на 51-й трамвай и поехали до конца – к Даниловскому универмагу. Там большой магазин. В окно трамвая видели: на Арсеньевской площади все магазины закрыты. Вход на Даниловскую площадь со стороны Котлов уже заставлен ежами, грузовиками, завален мешками. Чуть дальше – напротив Духовского переулка, ближе к заводскому мосту, где нет трамвайных проводов – на уровне вторых этажей поднимают аэростат…

В начале сквера готовят зенитки…

У Даниловского рынка, расспросив встречную женщину, откуда она идет с хлебом, мы двинулись на Шаболовку…

Во дворе, когда мы вернулись уже с сумками, ребята бросились к нам:

– Где? Откуда?..

Мы указали короткий путь: мимо Даниловских бань прямо до Шаболовки. Магазин «Хлеб». Народу – никого… Лучше спешить, успеть до воздушной тревоги…

Я опять увлекся, рассказывая о Москве, о Николае Мухине, с которым судьбе, видимо, не было угодно свести нас снова. А хотелось бы хоть разик единственный увидеться!..

Эх, судьба, судьба! Хоть и не следует ругать тебя, но ты – корявая.

Вскоре дядь Федя, взяв троих старших ребят и меня, повел нас в райисполком, через дорогу, в дом № 1. Поднялись на какой-то этаж, поговорили в приемной с женщиной и вошли в кабинет, где злой немолодой дядька орал по телефону:

– Я не могу!.. Сам на таком же положении!..

Глядя на нас, он продолжал кого-то ругать. Положил трубку и зло уставился, мне казалось – на меня…

Ему что-то говорил дядя Федя, говорили ребята: «…он из нашего дома… Отстал от поезда, большая семья… Документов нет, метрик нет, – есть только пустая квартира в подвале…» Говорили о каком-то училище… Что все подтверждают, ребята тоже подтверждают. И они из училища…

Вдруг в окна, заклеенные крест на крест газетными лентами, ворвался надрывный вой сирен. Началась тревога. Где-то недалеко застрекотали зенитные пулеметы. Громом отозвались зенитки. Хозяин кабинета быстро схватил трубку зазвонившего телефона, махнул на нас рукой, назвав какой-то номер…

Мы вышли. Дядя Федя, глядя в небо, где еле слышными хлопками лопались рыхлые облачка, подосадовал:

– Не достают…

Взяв за плечо Якунина Саню, самого старшего среди нас, сказал:

– Поднимитесь без меня. Я бегу на пост, уже опоздал. В кабинете возьмите направление в училище, отведите Володю. Пусть оформляют с сегодняшнего дня… – И уже на ходу крикнул: – На довольствие с сегодняшнего дня!..

Внезапно где-то поблизости, у вокзала, дробно застучал еще один зенитный пулемет. У меня шевельнулось в голове: «Этот достанет!..»