Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че

Через некоторое время Че сказал своему коллеге Мигелю Алехандро Фигерасу: "Ты знаешь, что я не слишком ценю материальные стимулы, но я буду использовать материальные взыскания. Поскольку в обязанности твоего штата входит посещение двух фабрик в месяц, а вы этого не сделали, то начиная с нынешнего дня никто не получит зарплаты, пока вы не наверстаете упущенное".

Че своей строгостью и сверхъестественной требовательностью в сочетании с резкими перепадами в настроении мог вызывать в людях как поразительную преданность, так и непримиримую ненависть. Но женщины, работавшие в министерстве, восхищались им. Вероника Фернандес, служившая под его руководством, рассказывала позднее: "Свойства характера и внешность Че производили неизгладимое впечатление на девушек в министерстве, а некоторые были просто влюблены в него. Он был мужчиной, которого природа одарила красивыми чертами лица. Он был очень мужественным, с красивыми глазами. Эти глаза были говорящими".

Через шесть или семь лет после этих событий Кубу посетил никарагуанский поэт Эрнесто Карденаль, собиравший в поездке различные истории из жизни Че. Все стремились внести вклад в его поиски. В результате получилась компиляция анекдотов о министре, который обедал в кафетерии как простой рабочий, стоя в общей очереди с алюминиевым подносом, который стоял, прислонившись к креслу, чтобы не уснуть сидя, и читал служебные документы по воскресеньям, вернувшись домой после целого дня добровольной работы. Суть этих историй во многом отражает следующий диалог:

Карденаль: "Не каждый может быть таким, как Че".

Аиде Сантамария: "Даже Че не всегда мог соответствовать образу Че. Порой и он тоже уставал, добирался до дому измученный и хотел всего лишь побыть со своими детьми".

В феврале Че снова довел себя до предела. По Гаване прошел слух, что он сошел с ума, что теперь ему недостаточно еженедельной воскресной добровольной работы - он хочет в одиночку срезать весь урожай сахарного тростника. 3 февраля он вдруг приехал в Камагуэй, на сахарный завод, который, как и партизанская колонна Че в Сьерре, носил имя Сиро Редондо, чтобы провести испытания машины для уборки тростника.

Весь год Че изо всех сил подгонял разработку проекта механизации уборки тростника; для этого была создана специальная конструкторская группа. Такой техники не имелось ни на Кубе, ни в социалистических странах. Конструкторы перепробовали все, от попыток скопировать гавайский резак, который они видели в кино, до прилаживания южноафриканского механизма к старому "торнтону" американского производства, который они нашли на свалке. Когда наконец опытный образец был создан, Че приказал изготовить тысячу резаков, которые можно было бы установить на обычном тракторе в пятьдесят лошадиных сил и использовать в повседневных полевых работах. Опытный образец было необходимо испытать, и Че поехал в Камагуэй, где встретился с'местной комиссией.

"Мы так напугались, что и дохнуть не могли", - вспоминал один из кампесинос, отвечавших за установку оборудования.

Первые испытания состоялись в усадьбе Л а-Норма. Было воскресенье 3 февраля 1963 года, четыре часа утра. За машиной шла толпа подборщиков, которые должны были подрезать слишком высоко срубленные стебли и пропущенные участки.

Там, конечно же, находился и Анхель Герра, главный конструктор машины. Контроль за ходом испытания вел Мигель Ипаррагирре, а Че непрерывно повторял ему, чтобы он не смел фальсифицировать результаты.

В результате каторжной работы в течение девяти с половиной часов было собрано шесть тысяч арроб1. После этого машина сломалась, и, чтобы привести ее в рабочее состояние, понадобилось три с половиной часа. Че несколько раз спрыгивал с трактора, чтобы посмотреть, "что же, черт возьми, происходит".

Он попытался утаить событие от прессы, но все же уступил требованиям газеты "Революсьон", которая направила в Кама-гуэй репортера Хосе Васкеса и фотографа Корду.

Журналисты провели весь день в тщетных попытках приблизиться к Че. "Это не пропаганда, - заявил он им. - Тут совершенно нечего фотографировать".

Но он все же разрешил Корде и молодому фотографу из местной газеты Аделанте сделать несколько снимков - конечно, при том условии, что потом они сами возьмут в руки мачете и примутся рубить тростник. Все было очень серьезно, и никто не позировал фотографам, чтобы доказать сомневающимся, что уборка тростника может быть частично механизирована. На фотографиях тех дней можно видеть Че или сидящим на тракторе, или вместе с механиками копающимся в механизме.

5 и 6 февраля было убрано соответственно 5900 и 8800 арроб. Репортер "Революсьон" спросил Че, сколько они убрали 8 февраля, и тот ответил, как всегда, сухо: "Десять тысяч арроб и еще сте-бель2" (один из его телохранителей порезал ногу). Репортер дословно передал по телефону фразу в редакцию.

На следующий день, читая "Революсьон", Че страшно удивился: черт возьми, что за глупость они написали?

"- Что это за стебель?

- Может, у вас в Аргентине это означает "и еще чуть-чуть"?

- О, проваливай!"

Следующий утомительный день, 9 февраля, начался у него с полета ранним утром на маленьком самолете в Камагуэй, чтобы проверить, насколько продвинулась уборка урожая. На митинге в театре "Алькасар" он появился в пыльном комбинезоне, прямо с плантации. К тому времени кучи собранного тростника достигли величины почти 60 500 пеков (466 кубометров).

Че объявил, что будет использоваться тысяча резаков; пятьсот уже было готово, а теперь главная задача стояла перед операторами новой техники: по мере использования дать предложения по ее усовершенствованию. (Польский журналист Кароль позже говорил, что "ни в одной стране мира не имелось тысячи резаков, и никто не стал бы производить тысячу машин без опытного образца".)

Обращаясь и к рабочим сахарной промышленности, и к чиновникам, Че сказал:

"Я намерен здесь похвастаться. Я начал уборку с помощью машины в понедельник. Сначала дело шло как обычно - кардан сломался, то сломалось, другое, некоторые товарищи были неосторожны и получили ушибы, был даже несчастный случай... При проверке машина срезала четыре тысячи пеков... На этой неделе я срезал сорок пять тысяч... Машиной можно нарезать восемьсот пеков в час на поле среднего размера ... я сказал бы, что это - работа для двоих, а не для одного оператора... Нельзя требовать, чтобы люди проводили на тракторе по двенадцать часов в день". Но он сам однажды провел за этой работой тринадцать часов подряд.

Он закончил выступление, защищая новую машину, даже с учетом ее недостатков, к которым относились чрезмерная усложненность и значительное количество конструктивных недоработок: "резка стеблей идет слишком жестко, работа на машине очень утомительна, и, кроме того, заросли тростника никак не заканчиваются". Эта фраза вызвала бурные аплодисменты присутствовавших - они-то хорошо знали, что заросли сахарного тростника бесконечны.