Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че

Во время переговоров, проходивших в доме Насера, египетский президент несколько раз настоятельно советовал Че позабыть о поездке в Конго, повторял, что он не сможет добиться там ни малейшего успеха, что он белый человек и будет слишком заметен. И, когда они прощались друг с другом, Че сказал хозяину, что оставил эту идею.

В продолжение всей поездки Че делал наброски для статьи, которая спустя три месяца была опубликована в уругвайском журнале "Марча" под названием "Социализм и средний человек на Кубе". Уругвайский журналист Карлос Мария Гутьеррес позднее сказал, что текст "носил форму затаенного прощания". Я так не думаю. Это скорее обобщенное, законченное выражение некоторых идей, которые Че осмысливал на протяжении нескольких лет, его размышления об искусстве и литературе. С одной стороны, он отказался принять социалистический реализм и отрекся от любых смирительных рубашек для культуры. С другой стороны, он заявлял о недостаточности творческого потенциала, носители которого порвали бы со страхами прошлого; такой творческий потенциал должен быть претворен в жизнь интеллектуалами, чей первородный грех состоит в том, что они не являются подлинными революционерами и потому не способны сочувствовать униженным и их борьбе. Че несколько несправедливо, одним росчерком пера отверг всю кубинскую интеллигенцию и погряз в многословных рассуждениях, из которых не было ясно, чего же все-таки он требовал от литературы: освобождения от страхов или новых тревог?

Далее он перешел к теме "нового человека", бывшей средоточием его навязчивых идей. Не могло быть никакого социализма, даже какой-либо попытки достичь его, без "нового человека". И отсюда он, естественно, переключился на роль кадров:

"И следует сказать со всей откровенностью, что в истинной революции, которой отдается все, от которой не ожидается никакой материальной выгоды, задача революционного авангарда является одновременно и величественной, и волнующей. ... В этих условиях необходимо много человечности, ощущения справедливости и истины, если мы не хотим оказаться в западне крайнего догматизма, холодной схоластики или изоляции от масс. Каждый день необходимо бороться так, чтобы любовь к человечеству могла преобразовываться в конкретные дела, в действия, которые являются примером, которые мобилизуют".

Он завершил статью одной из своих давно выношенных мыслей, и, вероятно, именно поэтому Гутьеррес счел работу прощальной: "Пролетарский интернационализм - это обязанность, но это также революционная потребность. ... Иаша жертва является сознательной долей в оплате той свободы, которую мы строим".

* * *

Африканский тур закончился 13 марта, когда Че отправился в Прагу. В ирландском аэропорту Шэннон в его самолете произошла поломка, и он на несколько дней задержался в Дублине. Он вел долгие беседы с кубинским поэтом Роберто Фернандесом, который работал тогда для известного издательства "Каса де лас Америкас" и возвращался из Парижа на том же самолете. Че оказался на мели без книг и кубинских сигар (неужели он в эти дни курил "Кэмел" или "Лаки страйк"?). Они говорили о Франце Фэноне, чья книга во время поездки обрела для Че новое измерение; он рекомендовал ее Фернандесу для публикации, они также обсуждали только что опубликованную в "Ле тамп модерн" статью Режи Дебрэ "Кастроизм: долгий марш Латинской Америки". Фернандес недавно виделся с Дебрэ в Париже и обнаружил, что в его квартире в Латинском квартале имелась только одна фотография: фотография Че, сделанная самим Дебрэ. Они говорили о переиздании "Партизанской войны"; Че возражал против этого, он хотел переработать ее, добавить другие примеры и написать пролог.

"Просто х..ня, что ты поехал в Париж, а не в Африку", - сказал Че Фернандесу сразу же после признания в том, что когда он был молодым человеком, ему больше всего на свете хотелось бы учиться в Париже. Но Африка... Африка была... {23}

Майор Гевара вернулся в Гавану 14 марта 1965 года. Ему должно было вот-вот исполниться тридцать семь лет, и дома его ожидал маленький тезка, которому не сравнялось и месяца; отец еще не видел его. В аэропорту его встречал Фидель Кастро. Спустя несколько лет Карлос Франки напишет что Фидель первым делом упрекнул Че в недисциплинированности из-за его алжирской речи, которая могла испортить отношения между Кубой и Советским Союзом. Франки сообщил, что Че согласился с оценкой своего поступка, но сказал Кастро, что он недвусмысленно заявил о том, что высказывает свое собственное мнение, которое вовсе не отражает официальной точки зрения кубинского правительства.

Достоверно известно, что, помимо общения с семьей после долгой разлуки, Че в течение первых же двух дней имел несколько долгих бесед с Фиделем. Аргентинский адвокат Рикардо Рохо позднее рассказывал, со слов общего знакомого, что общение этих двоих тогда продолжалось часов сорок. Что происходило в ходе той беседы, растянувшейся на такое долгое время? Кажется ясным, что Че принял твердое решение покинуть Кубу и посвятить себя иному революционному предприятию. Провал партизанской кампании Масетти в Аргентине, где диктатуру сменил гражданский режим, и катастрофа в Перу, по-видимому, демонстрировали невозможность активных действий в Латинской Америке в настоящее время. Насколько часто его мысли посещал погибший премьер-министр Конго Патрис Лумумба? И возможно ли, что, несмотря на свои прощальные слова, обращенные к египетскому президенту Насеру, он полагал, что его присутствие в Африке могло оказать решающее воздействие на ход событий?

Единственные сведения о содержании их бесед — это несколько кратких высказываний Фиделя, сделанных в разное время в течение минувших лет. Однажды он сказал: "Я лично сказал Че, что нам следует подождать до тех пор, пока не настанет время" — то есть повременить с началом каких-либо действий в Латинской Америке. Но Че стремился вперед. Может быть, он ощущал груз накапливавшихся лет и боялся, что сам вскоре окажется непригоден для тех непрерывных усилий, которых требует партизанская жизнь? Сам Фидель именно так и предположил в беседе с итальянским журналистом Джанни Миной: "Я думаю, что он находился под гнетом хода времени. Он знал, что для всего этого ему необходима хорошая физическая форма". Это мнение, кажется, подтверждает и Хосе Мануэль Манреса: "В отделе индустриализации в 1961-м, когда мы устроились в кабинете, который устроил для нас Ольтуски, Че, облокотившись на канцелярский шкаф, сказал мне: "Мы продержимся здесь пять лет, а потом уйдем прочь. Когда мы будем старше на пять лет, то все еще сможем воевать в партизанах".