Рут Вернер - Соня рапортует

В 1942 году на стенах зданий в английских городах можно было видеть выведенную красной краской надпись: «Откройте второй фронт — и немедленно!» Это было требование английского народа.

Не остались в стороне даже дети. Миша в том же году нарисовал для какого-то журнала картинку: будни английского солдата — он чистит ботинки. Будни русского солдата — он обороняет аэродром.

О том, насколько оправданными были требование народных масс о помощи Советскому Союзу и наша работа в этом плане, свидетельствуют сейчас, спустя 35 лет, высказывания одного из виднейших знатоков военной науки в США Хэнсона У. Болдуина. В своей недавно опубликованной книге он пишет:

«Вторжение немцев в Россию позволило США избежать тотальной войны. Как показали послевоенные десятилетия, отнюдь не в интересах США и всего мира было заменять одну опасность (нацистскую Германию. — Р. В. ) другой (Советским Союзом. — Р. В. ). Уничтожение обоих принесло бы не вред, а только пользу» [40] Х. У. Болдуин. Решающие годы. 1939—1941. Лондон, «Уэйденфелд», 1977. .

Нет нужды описывать здесь, как сами мы изо дня в день с напряженным вниманием следили за ходом боев в Советском Союзе, переживали за Москву и Ленинград, восхищались силой сопротивления их граждан, скорбели о погибших. Каждый успех в нашей работе казался нам теперь вдвойне важным. Мысль, будто тем самым мы или наши соратники предавали Англию, мы тогда отвергли бы столь же энергично, как отвергаем ее сейчас.

Лен добивался зачисления в ВВС, желая стать летчиком. Мне хотелось, прежде чем он окажется в опасности, иметь от него ребенка. Я стремилась к этому всем сердцем, и у меня по-прежнему был наготове тот довод, что грудные дети — великолепная маскировка для подпольщицы. Нине было уже шесть лет. Я настояла на своем, когда в конце 1942 года началось окружение немецкой армии под Сталинградом и на этом важном фронте наметилась победа. Лен наконец согласился, считая, что решение в подобном вопросе должно быть предоставлено мне. Со временем он стал гордым и безумно любящим свое чадо отцом.

Как-то в августе, в день встречи в Лондоне, за месяц до рождения Петера разразилась страшной силы гроза. Сергей был на условленном месте, хотя вряд ли ожидал моего появления при таких обстоятельствах. Он передал мне похвалу Директора за донесение, которое я отправила перед этим. Уж не знаю, то ли Сергей за это время побывал в Москве, то ли получил распоряжение пересказать мне все дословно. Директор сказал: «Имей мы в Англии пять Сонь, война кончилась бы раньше». Я не считала себя столь уж замечательным работником, но, услышав такую похвалу, почувствовала себя донельзя счастливой. Никто не мог бы лучше выразить смысл нашей деятельности: уничтожить фашизм и тем самым добиться конца войны для всех людей. Тут имел значение каждый час.

Из письма матери, 8 сентября 1943 года, 17.00

«…В 12.45 я была еще занята покупками, а сейчас ребенку уже два часа. Из этого ты мажешь понять, что он дался мне легко. Это мальчик, и он весит всего шесть с половиной фунтов. На свет он появился на две-три недели раньше срока».

Следующая встреча с Сергеем приходилась как раз на тот день, когда родился Петер. Вместо меня в Лондон отправился Лен. Поздно вечером, сразу после возвращения, он пришел в клинику, увидел меня и сказал: «Такой счастливой я тебя еще не видывал. Ты выглядишь как добрых две Сони». Потом он приблизился к колыбели и долго смотрел на своего сына, которому, шутка сказать, было уже целых шесть часов.

Родители в то время уже снова жили в Лондоне, но у отца были дела в Оксфорде, и он поселился у меня. Когда он на следующий день после рождения Петера навестил меня в больнице, я прежде всего спросила: «Ну, что скажешь об Италии?» 8 сентября было заключено перемирие, закрепившее окончательное поражение Италии.

Отец расплылся в улыбке. «Как хорошо, что ты начинаешь с этого, а я-то думал, что беседы на политические темы с роженицей неуместны». Мы разговаривали о последствиях этого поражения и о ходе войны вообще, а Петер в это время спал у меня под боком, просыпался, похныкивал и снова засыпал.

Лен был призван в армию вскоре после рождения Петера.

В январе 1943 года я писала матери:

«От Лена приходят невеселые письма. После рождественского отпуска все кажется ему особенно удручающим. Его настроение поддерживает только намек начальства на скорый переход от наземной подготовки к лётной. Лен, никогда не ставивший высоко мелких буржуа, тем не менее поражен полным отсутствием интересов у людей, с которыми свела его судьба. Вот уже шесть недель он постоянно общается с 25 товарищами по казарме, но за все это время ими не было произнесено ни единого слова насчет Черчилля, России, Италии, Тегерана, Гитлера или вообще о чем-нибудь, относящемся к ходу войны».

Несмотря на рекомендацию его командира и полученную Леном наивысшую оценку за наземную подготовку (А 1), ему было отказано в прохождении лётной практики. Участники испанских событий в большинстве своем оставались простыми солдатами, особенно если они были из рабочих. Лен подал заявление на курсы радистов, все еще надеясь попасть на действительную службу. Когда и в этом ему было отказано, он попросил о переводе в действующую армию. К нашему изумлению, его зачислили в один из старейших и престижнейших полков Англии — Колдстримский гвардейский. Эта гвардейская часть была приписана к дворцовому ведомству. Там он прошел подготовку как пехотинец, а затем еще и как танкист. Так же, как и в ВВС, он в обоих случаях получил наивысшие оценки.

Юргену:

«Слушай и удивляйся! Лен превращается в образцового солдата. Ему предоставлен дополнительный недельный отпуск как лучшему солдату из 800 человек. Кроме того, он побил все лагерные рекорды в беге на длинные дистанции».

Обо всем, что было интересного в обучении и окружении Лена, естественно, узнавал Центр. Во время пребывания в ВВС он находился всего в сорока километрах от Оксфорда, и я несколько раз ездила к нему на велосипеде. Когда закончилась подготовка Лена на танкиста, его незадолго до окончания войны отправили в Европу на фронт.

Танковое подразделение Лена входило в состав дозорных частей первого танкового батальона Колдстримского гвардейского полка.

С увеличением объема работы в 1942—1943 годах участились и нелегальные встречи. Я не знала, на чье попечение оставлять детей во время моих поездок. Мама, иногда приезжавшая из Лондона в Оксфорд, чтобы подменить меня, заболела.

«Впервые я жалею, что среди твоих пяти дочерей нет ни одной старой девы, которой не о чем думать, кроме как о домашних обязанностях, и которая сняла бы с тебя все заботы. А все старые девы в Лондоне более чем заняты. Ты сама совершенно отвратительно воспитала отца, а теперь тебя тревожит его беспомощность. В любом случае ты останешься в больнице столько, сколько сочтут нужным врачи».