Эндель Пусэп - Тревожное небо

— Но не свою же территорию бомбить, — продолжал капитан рассказ, теребя в руках пилотку. — Взяли курс на запасную цель и я уменьшил скорость до минимально возможного, чтобы сохранить высоту, но снижение все-таки продолжалось. Когда через полчаса подошли к запасной цели, высота достигала чуть больше 500 метров. Хорошо еще, что бомбы были только 250-килограммовые.

Железнодорожная станция, забитая эшелонами, хорошо просматривалась, но, видимо, на фоне светлого еще неба и мы были снизу отчетливо видны.

Когда легли на боевой курс, внизу стояла тишина. Но за считанные секунды до бомбометания заработала вся система противовоздушной обороны. Едва успели открыть бомболюки, как корабль вздрогнул от попадания в консоль правого крыла очереди из тяжелых пулеметов.

Я держу боевой курс.

— Бомбы сброшены, — докладывает штурман.

Даю команду закрыть люки и начинаю разворачиваться вправо, на восток.

Внизу, раскидывая вагоны и корежа рельсовые пути, рвалась серия наших бомб. Одна из них разнесла паровозное депо. Волна взрыва дошла и до нас, встряхнув порядком наш корабль.

Вокруг самолета скрещивались разноцветные прерывистые нити пулевых трасс. Наши стрелки тоже не оставались в долгу. Пушки и пулеметы корабельных башен били по точкам противовоздушной обороны врага. Я уже успел вывести корабль на прямую, когда в левой плоскости раздался резкий удар, и кабина тут же заполнилась едким дымом.

— Горим! — воскликнул во весь голос стрелок левой подшассийной башни и, не ожидая приказа, объятый пламенем, ринулся вниз.

— Прыгать на парашютах! — громко скомандовал я экипажу. Языки огня уже подбирались к ногам. Повторяя еще и еще раз команду, я открыл верхний фонарь и выбросился. Когда парашют раскрылся, я, оглянувшись вокруг, насчитал столько же куполов, сколько было людей в экипаже, следовательно весь экипаж успел выброситься. Сумел погасить огонь на себе и стрелок, выскочивший первым.

Снизу быстро приближалась земля. Подтянувшись на руках, приземлился нормально. Упал я в болото. Собрал купол в комок и затоптал его в грязь. Добравшись до кустов, под которыми было немного суше, уселся и тут же услышал громкие голоса людей и лай собак. Понял, что нас ищут, и порадовался, что оказался в болоте, где собаки меня найти не в состоянии, — вода следов не держит.

Всю ночь то ближе, то дальше раздавались голоса и лай собак. К утру наступила тишина. Забравшись в густой кустарник, улегся поудобней и уcнул. Проснувшись уже под вечер, подкрепился неприкосновенным запасом и решил дождаться темноты.

По данным, сообщенным нам перед отлетом офицером разведки, я знал, что в этом районе должны быть партизаны. А как до них добраться? Где их найти? Когда, наконец, зашло солнце, вышел из кустов и осторожно двинулся вдоль болота к северу. Рядом с болотом тянулся лес. Километра через два лес поредел, и чуть правее на бугорке показались домики деревушки. То и дело останавливаясь и прислушиваясь к ночным шорохам, крался я к ближайшей от леса хате. А потом передумал. Решил, что ночью не пойду. Пережду до утра, посмотрю, не видно ли фашистов. Отошел от деревни подальше, углубился снова в болото. Поспав немного, вернулся и остаток ночи всматривался в ряды бревенчатых домиков. Никакого движения. Все как будто вымерло. Наконец, сперва над одной, затем над второй, третьей крышей взвились дымки. Где-то стукнула щеколда и заскрипела дварь. Слышно было, как звякнуло пустое ведро. Затаив дыхание, слушал и ждал. Наконец, на улице появилась женщина. Она шла к лесу, и оглянувшись раз-другой, быстро пошла вперед. Я поспешил наперерез, чтобы встретиться с ней подальше от деревни, в лесу. Оказавшись на лесной дороге впереди нее, пошел ей навстречу. Поздоровался, спросил, какая это деревня.

— Мышкино, — ответила она и прошла мимо меня. Я пошел рядом.

— А немцы… есть?

— Теперь нету. Ушли, летчиков повели. Понял я, что это моих ребят повели.

— А про партизан тут слышно? — задал я ей свой главный вопрос.

Она подняла глаза и внимательно посмотрела мне в лицо. Я — на нее. Затем медленно опустила глаза и говорит:

— Не знаю я… Говорили, что в соседнем районе будто бы они.

Несколько шагов шли молча.

— А сколько было летчиков? — спрашиваю я.

Я их не видела… Говорили, что будто всех поймали, только вот командира и механика еще не нашли… Дядя Андрей из Белкина рассказывал, его тоже на облаву брали. У него бы и спросили, — и после небольшой паузы, еще раз стрельнув глазами по моему лицу, прибавила:

— Дом его по левой руке второй, по этой самой дороге, — показала рукой в обратную сторону.

Я сказал «спасибо». Она как-то приветливо улыбнулась, и я подумал, что она говорит правду.

Судьба экипажа была ясна: большинство его членов выловили фашисты и полицаи. А зачем женщина сказала адрес дяди Андрея? Тот ведь тоже участвовал в облаве? Было над чем подумать. Мне ведь не впервые приходилось сталкиваться с партизанским тылом. Сами знаете, выполнял я и раньше задания по обслуживанию партизан.

«А ведь не зря она все же того дядю Андрея упомянула. Попытаться надо», — думал я, возвращаясь назад по той же дороге.

Через деревню я пройти не решился. Обошел ее со стороны опушки леса, куда против каждого дома тянулись длинными полосами огороды. Сделал большой круг по лесу, пока деревня осталась позади. Потом вышел снова на лесную дорогу и пошел дальше, на Белкино.

«Ведь этот чертов дядя участвовал в облаве, — не давала мне покоя мысль, — и я могу запросто влипнуть».

Но этой женщине мне хотелось верить. Потом решил: будь что будет. Поговорю с ним с глазу на глаз.

На ходу пожевал немного.

Наступил уже полдень, когда показались тесовые крыши деревеньки. Вижу, около небольшого пруда шлепают по воде и грязи в рваных штанишках двое полуголых пацанов. Подошел я к ним со стороны ивняка и спросил, где сейчас дядя Андрей.

— Дома он, а что? — бойко ответил один.

— Скажи ему, что я его вот там у дороги жду. Пусть выйдет. Засверкав голыми пятками, мальчишки понеслись во весь дух. Я вернулся на опушку леса и стал всматриваться во второй дом слева. Вскоре оттуда вышел на крыльцо сопровождаемый ребятишками бородатый мужик. Мальчишки понеслись обратно к пруду. Взрослый, не торопясь, двинулся в сторону леса. Я гляжу на него во все глаза. Он идет в широких домотканных холщевых шароварах, заправленных в онучи, в берестяных лаптях, чернобородый, широкоплечий, немолодой уже человек. Время от времени запускал пятерню в свои вихри, стараясь их пригладить. По пути вытащил из кармана трубку с кривым мундштуком, засунул ее в рот, но разжигать не стал.

Я проверил пистолет и, убедившись, что никого поблизости больше нет, вышел на дорогу.