Эндель Пусэп - Тревожное небо

— Здравствуйте, дядя Андрей, — поздоровался я с ним, остановившись на почтительном расстоянии.

— Откуда вы меня знаете? — спрашивает он вместо ответа.

— Женщина одна из Мышкино сказала, что может быть дядя Андрей знает о партизанах, — выпалил я все сразу.

Бородач разжег трубку, уселся на валежину и, хмыкнув себе в бороду, сказал:

— Странные вы люди, откуда я такое могу знать? — а сам пронизывает меня глазами. Видно, ты пташка из того же гнезда, что немцы намедни так старательно искали. У тебя был рябой механик? Сергеем звать…

Тут я насторожился: вспомнил, что женщина говорила об его участии в облаве, и спросил:

— А вам-то что?

Бородач прищурил глаза и усмехнулся:

— Мне-то, конечно, ни то, ни сё. А тебе, баю, не без интересу будет знать, что тот рябой вместе с дружком от немцев-то уже тю-тю… — и многозначительно ухмыльнувшись, щелкнул пальцами.

Я, конечно, в душе обрадовался, что ребятам удалось сбежать, но тут же услышал опять голос дяди Андрея:

— Партизан-то в нашей округе вроде бы и не слыхать. Но вот под Дедовичами, там, говорят, они пошаливают.

— А где эти Дедовичи, далеко?

— Не то, чтобы очень… Пойдешь обратно, мимо Мышкино, и все дальше на полдень. Километров пятьдесят может и будет.

Тут он еще раз оглядел меня с ног до головы и, выбивая трубку об валежину, сказал:

— Одежонка-то твоя не ко времени. Неподходящая у тебя она, одежонка-то твоя… Обожди тут, — и раньше, чем я успел сообразить, что он собирается делать, уже шагал в сторону деревни.

«А вдруг приведет немцев или полицаев? — засверлила тревожная мысль. — Тогда конец…» Но прежде, чем я успел принять какое-либо решение, вижу, что бородач возвращается один, пыхтит вовсю трубкой и несет под мышкой большой сверток. Развернув его передо мной, старик ткнул в него пальцем и говорит:

— Вот, давай сменяемся.

Думать тут было уже не о чем. На земле лежали старые холщовые штаны, домотканой материи сермяга и почти новые лыковые лапти. Тут я сразу понял, что мне предлагают. Сбросил быстренько с себя меховые унты, комбинезон и переоблачился в принесенное. Оглядев меня с ног до головы, бородач одобрительно хмыкнул:

— Ну вот, так-то куда лучше.

Мои сомнения о его намерениях стали рассеиваться.

— А теперь хорошенько запомни, что я тебе скажу, — наставлял он меня. — Когда минешь сторонкой Дедовичи, то в следующей за ним деревне разыщи тетку Веру. Дом ее стоит поправой стороне. Заметный дом — ставни зеленые. Найти легко. Фрицев в деревне не должно быть. Но ты поостерегись, неровен час. Вот это захвати с собой, а то отощаешь, — протянул он мне полбуханки хлеба.

Свернув унты и мой комбинезон, захватил их подмышку и зашагал к деревне.

Отщипывая пахучий хлеб, я с благодарностью посмотрел ему вслед. На душе полегчало и укрепилась надежда, что мне удастся добраться до партизан.

Двинулся к югу и я. Решив идти только по ночам, забрался в густой ельник и поспал до вечера. После захода солнца снова пошел дальше. Сколько прошел за ночь, трудно сказать, но к рассвету Дедовичи еще не показались. Пришлось снова ждать вечера. Залез в кусты и лег спать. Думал про себя, что добрый мужик все же этот дядя Андрей, дорогу указал да еще и хлебом снабдил. А после я узнал, что он все это время шел за мной следом. Смотрел, куда я иду. И тут, перед самими Дедовичами, убедившись, что я иду по правильному маршруту, обошел меня и успел предупредить кого надо о моем появлении.

В Дедовичи я зайти не отважился. Там наверняка могли быть фашисты, обошел его стороной и, снова выйдя на дорогу, дошел до небольшой деревни. Без особого труда нашел хату с зелеными ставнями, прошел во двор и постучал в двери.

Открыла совсем еще молодая женщина.

— Тетя Вера дома? — спросил я.

— А кто вас послал?

— Дядя Андрей… — ответил я.

— Заходите, — сказала она и, пропустив меня вперед, закрыла дверь на крючок.

— Я — Вера. Что вам нужно? — огорошила она меня. Вот так тетя! Лет двадцать ей или чуть побольше.

— Помогите мне дойти до партизан, — сразу же попросил я.

— А почему вы думаете, что я это смогу сделать?

— Дядя Андрей говорил, что вы может быть знаете…

— Может быть знаю, а может быть и нет… Вы кто? — спросила она и посмотрела на меня в упор.

— Я… русский.

— Русские тоже разные бывают… И такие, кто любого замедный грош продать могут…

— За кого вы меня принимаете? — обиделся я.

— Не обижайтесь. Мы тут уже всяких навидались, — сказала Вера. — Пойдемте со мной, я провожу вас.

Прошли мы с ней почти всю деревню. Не дойдя до околицы, свернули в боковую улочку и огородами вышли к задней двери небольшого домика. Вера стукнула два раза. Дверь открылась, и на пороге показался широкоплечий крепыш с обвислыми усами.

— Дела ищет, — только и сказала Вера и тут же пошла обратно.

— Проходите, — пригласил меня усатый, уступив дорогу. Запер дверь на задвижку и пошел впереди. Пройдя темное помещение, вошли во второе, окна которого выходили на улочку.

Пододвинув табуретку, хозяин пригласил меня сесть, а сам задернул занавески, зажег керосиновую лампу и, усевшись за стол, стал рыться в ящике стола. Вынул оттуда лист и начал громко читать:

— Командир корабля Шамрай, из третьей эскадрильи 890-гоавиационного полка тяжелых бомбардировщиков 45-й дивизии Авиации дальнего действия, стартовал 20 августа и потом был сбит зенитным огнем над железнодорожным узлом…

С каждым произносимым им словом во мне нарастала тревога. Кто этот человек? Друг или враг? Откуда он знает обо мне такие подробности? Для чего читает их мне? Раздумывать было некогда и я решился на единственное возможное — сбежать. Быстро сунул руку за пазуху, за пистолетом, но вытащить оружие не успел. Хозяин дома оказался проворнее, и я увидел в его руках нацеленный мне в грудь наган. «Теперь конец, — мелькнула мысль, — стоит мне пошевельнуться и все…»

— Спокойнее, капитан, не надо торопиться, — заговорил он. — Уберите руку, так будет лучше.

Я вытащил руку. Усатый положил свое оружие на стол. Мне показалось странным, почему он не отобрал у меня пистолет?

— Так вот, капитан, — продолжал он спокойно. — Весь ваш экипаж попал в лапы немцев, только вы и еще двое на воле. Правильно я говорю?

— Раз вам все известно, зачем же еще меня спрашивать? А сами вы кто? — спросил я в свою очередь.

— Я? Я тут староста, волостной. Ну, дядей Ваней еще кличут.

Это было сказано таким дружелюбным тоном, будто идет беседа в мирные дни с хорошим знакомым. И пистолет у меня он оставил… Я уже хотел было спросить о судьбе попавших в плен, когда с улицы послышался громкий разговор и тяжелые шаги по дощатому крыльцу.

Староста мигом вскочил на ноги и открывая люк в подполье, скомандовал: