Эндель Пусэп - Тревожное небо

Мы уже собрались уходить, когда вошли два американца. Один высокий и худой, в чине полковника, другой — ростом пониже, кругленький и с румянцем на всю щеку — капитан.

— Полковник Хиллс, — представил нам высокого Булстроед. Младший что-то пробормотал сам. Ага! Это тот самый командующий американскими воздушными силами, о котором говорил нам в Лондоне полковник Стукалов. Малоразговорчивый американский полковник выдал нам комплимент, сказав, что если мы через фронты и оккупированные Гитлером территории добрались до Англии, то дальнейший путь не будет представлять особого труда…

Булстроед напоследок проявил верх любезности, предложив мне занять место за рулем его личной автомашины:

— Пока вы находитесь в Англии, сможете поразвлечься и осмотреть окрестности…

Предложение было больше чем соблазнительное, но… для его реализации не хватало пустяка — времени.

В «вестибюле гостиницы нас ждали гости: инженеры Борисенко и Иванов, присланные послом для оказания нам помощи в подготовке корабля. Это было весьма кстати, ибо ни наш «штатный» переводчик каптен Хадсон, ни Сережа Романов не смогли справиться с переводом множества присущих только авиации технических терминов, без которых невозможно изъясняться с хозяевами.

К вечеру все предполетные работы были выполнены, и я уже собрался доложить об этом наркому, как меня самого попросили к телефону.

— Говорит Стукалов. Англичане советуют хозяину взять с собой и навигатора и радиста.

Ну и ну! Только этого нам не хватало…

— Товарищ полковник! Экипаж наш и так уже дублирован: два штурмана, два радиста. Каждый из них — мастер своего дела. Мы тут буквально лезем из кожи вон, чтобы облегчить вес самолета и за счет этого увеличить запас горючего, а тут… Совершенно незачем нам брать с собой двести килограммов бесполезного балласта!

— А что я скажу хозяину? — спрашивает скучным голосом полковник.

— Передайте наркому, что в способностях ни штурманов, ни радистов я не сомневаюсь. Я уверен в них, как в самом себе. Надо в самой вежливой форме отказаться от предложения англичан.

— Хорошо… — не очень-то уверенно протянул полковник, — попытаюсь…

Когда я сообщил новость экипажу, лица штурманов и радистов помрачнели.

Штепенко, самый экспансивный из всех, тут же вскипел:

— Тогда оставляйте нас всех здесь.

— Но-но! Не пузырись раньше времени. Ведь я же отказался от их услуг.

В тот же вечер, часа через два, когда я собрался ко сну, в двери робко постучали. Мальчик-бой снова позвал меня к телефону. У телефона был сам Молотов:

— Англичане очень настойчиво предлагают нам в помощь своих опытных специалистов для перелета через океан, — звучал в трубке его спокойный голос. — Ваше мнение мне доложили, но, мне кажется, что опытный радист нам пригодится…

Ну что тут окажешь?.. Одного придется взять.

Ложась спать, я представлял себе, как расцветут Штепенко и Романов, и вытянутся физиономии Низовцева и Муханова, когда они утром узнают об этом.

Так оно и получилось. Оба наши радиста повесили носы и с покорным безразличным видом молча ожидали прибытия «опытного специалиста». Тот не заставил себя долго ждать, и вскоре мы имели удовольствие лицезреть его более чем тучную фигуру, сопровождаемую кзптаном Хадсоном. Уже в годах, с красным отечным лицом, в середине которого возвышался такого же цвета нос с фиолетовыми прожилками, «опытный специалист», угадав во мне командира, обогнал Хадсона и, протягивая широченную ладонь, изрек несоразмерным со всей его комплекцией тоненьким голоском:

— Кемпбелл, радиомэн.

— Радист будет сопровождать вас до Вашингтона и обратно, — счел необходимым пояснить переводчик.

Широко улыбаясь, толстяк сказал что-то по-английски.

— Мистер Кемпбелл говорит, что он работает радистом с того самого дня, когда Маркони изобрел радио.

— Мистер Кемлбелл ошибается. Передайте ему, что изобретатель радио отнюдь не Маркони, а русский ученый Александр Степанович Попов, — наставительно сказал Борис Низовцев.

— Попофф? Какой Попофф? Не слышал, нет, не слышал. Радио — это Маркони. Великий Гульельмо Маркони. Да! Об этом знают все радисты мира. Всего мира! — настаивал на своеммистер.

— Никакой не Маркони, а Александр Попов, — не унимался Низовцев. — Уже в 1895 году наш русский ученый доложил свою схему электромагнитной связи Русскому обществу физиков, а ваш Маркони просто слямзил его изобретение…

Переводчик оказался в затруднении.

— Что означает «слямзил»? допытывался он у Низовцева.

Тот улыбнулся:

— Это — украл.

— Как — украл? Кто украл? Не мог он украсть. Маркони никогда не был в России. Он итальянец, а патент он получил у нас, в Англии, — продолжал доказывать свою правоту Кемпбелл.

— Патент ваш Маркони получил только потому, что Александр Попов не считал нужным заботиться в первую очередь о собственном кармане. А ваш Маркони прочитал опубликованный в январе 1896 года доклад Попова и в том же году помчался, зa патентом к вам, — сразил своего оппонента Низовцев.

— Как — помчался? Куда помчался? — не понял англичанин.

— Как куда? К вам помчался, в Англию, он же у вас патент получил, — уже раздражаясь, объяснял Борис.

— Не слышал, нет, не слышал, — улыбался мистер. — А может быть и так, все может быть, — закончил он миролюбиво.

Переводчика отозвали, и спор о приоритете изобретения радио прекратился сам по себе.

Мистер Кемпбелл продолжал улыбаться, но мне было не до смеха. Я размышлял о доброй сотне лишних килограммов, свалившихся так неожиданно нам на шею. Но делать нечего. Было нас двенадцать, пусть будет и тринадцатый. Для меня это число уже не раз становилось счастливым.

Первым проявлением инициативы нового члена экипажа был щелчок по собственному горлу, — жест, понятный мужчинам всего мира… Пошли в бар. Размахивая руками, жестикулируя пальцами и гримасничая, мистер Кемлбелл пытался что-то еще нам объяснить, но до прихода переводчика успеха не имел. Тот объяснил, что супруга мистера Кемпбелла впервые за долгую совместную жизнь расщедрилась и выдала ему на сода-виски целых четыре фунта.

Вокруг нас уже во время дискуссии об изобретателях радио собралась многочисленная компания летчиков из разных стран. Следуя заразительному примеру, поданному Кемпбеллом, все они вскоре вооружились бокалами. Бармен еле поспевал выполнять заказы. Звучали многочисленные тосты: за победу над гитлеровцами, за успехи и здравие Красной Армии и советских летчиков, за дружбу и сотрудничество, и еще за многое другое, доброе и желанное. И так уже цветастые лицо и нос мистера Кемпбелла приобретали все более яркую расцветку. А летчики все прибывали и прибывали… Каждый вновь прибывший считал своим долгом произнести новый тост. Мне не подливали: все уже знали, что командир советского самолета пьет только пиво. Мистер же Кемпбелл пил одну порцию виски за другой. Но чувствовал он себя как рыба во все прибывающей воде…