Виктор Петелин - Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Нет, он не согласится с этим. Задача, стоявшая перед ним, была чрезвычайно трудная… «Г-н Шаляпин, бесспорно, даровитый человек, — продолжал читать статью Федор, — но пока он не может претендовать на то исключительное место среди сценических деятелей, о котором говорят его почитатели, фанатические или мало вникающие в дело…» «Это, конечно, он о Стасове… А пойду-ка я к нему, послушаю, что скажет наш старик…»

Всю дорогу до Публичной библиотеки Шаляпин думал о том, как себя вести: не обращать внимания на эту статью, делать вид, что не читал и ничего о ней не знает, или… А что «или»?.. Что он может сделать этому Иванову, ведь не вызывать же его на дуэль. Каждый может иметь свою точку зрения… Одному нравится «Кольцо Нибелунгов», а другому «Садко» или «Псковитянка»… Автор, весьма убедителен в своих доводах… Должно быть, он очень умный человек…

Шаляпину стало грустно. Казалось, он достиг каких-то высот, и вот уже его ниспровергают с них… Ведь критик «Нового времени» тоже отмечает его даровитость, отказывая только в праве на исключительность… Так, может, он прав?

От столь категорической мысли Шаляпину стало не по себе. Сразу исчезли его боевитость, он почувствовал какую-то необъяснимую сонливость… «Видно, так чувствует себя октябрьская муха», — промелькнуло в его сознании.

Вошел он в кабинет Стасова в таком вот расслабленном состоянии.

Владимир Васильевич сразу вскочил, широко шагнул навстречу молодому артисту.

— Знаю, читал! Чепуха! Не обращайте внимания! Это не человек писал, а верблюд! Ему все равно! Ему что угодно. Сена ему — отворачивается, апельсин ему — тоже отворачивается! Верблюд! Я ему отвечу, ничего!

Шаляпина он бережно обнял и, как больного, усадил в знаменитое кресло.

— Я заканчиваю, статью, так и называю ее: «Куриная слепота»… Завтра, же она появится в «Новостях». И дело не только в вас, в вашем исполнении. Полемика идет вокруг новой русской музыки.

— Как он несправедлив в отношении моей роли Грозного…

— Вот послушайте, как раз я об этом и пишу… Роль Ивана Грозного в «Псковитянке» у вас — самая важная, самая глубокая и самая талантливая. Так что ясно, именно поэтому она пришлась всего тошнее критику с куриными понятиями… Он упрекает вас в несамостоятельности, дескать, все самое хорошее в исполнении не свое, взято у других, главным образом у живописцев и скульпторов, он только затрудняется решить, с кого больше вы взяли — с Антокольского или с Репина… Решает, что с Репина.

— Иванов пишет, что мой Грозный лишь удручен и устал…

— Вот-вот!.. А разве ваш Грозный выражает только эти два чувства или состояния? Конечно нет… Такого критика нужно только пожалеть. Он действительно тяжко болен… Если бы он не болел куриной слепотой, то увидел бы на лице Грозного в те минуты и подозрительность, и недоверие, и беспокойную трусость, увидел бы, с каким смешанным, многообразным чувством суровой угрозы и затаенного малодушия он поглядывает на толпу псковитян, даром что ему они подносят хлеб-соль, даром что кругом столы с медом и брагой, а сами они на коленях. Этот момент въезда — потрясает! Вы тут достигли большой художественной высоты, но только для зрячих, да еще для тех, у кого есть хоть капля художественного чувства в груди…

Стасов бушевал, его громкий, трубный голос достигал, наверное, улицы… Крупные черты его были подвижны и словно ожили. И невозможно было представить себе, что этому столь возбужденному человеку было уже за семьдесят…

— А у Токмакова сколь многообразен грозный царь! Какое богатство выражений, какое богатство характеристик является во всей внешности царя, в позах, в интонациях его голоса, в каждом его слове… По всему чувствуется, что артист настолько знает своего героя, настолько перевоплотился в его образ, что каждый его жест правдив и достоверен… Не переживайте, Федор Иванович… Вы создали действительно шедевр… Никто так до вас не играл на русской сцене… И я не боюсь перехвалить вас. Вы уже получили боевое крещение критикой. Теперь только нужно работать так же внимательно, как и над ролью Ивана Грозного. А сколько у вас еще впереди!..

Стасов собрал лежавшие на столе листочки, разложил их по порядку и по-молодому взглянул на воспрянувшего Шаляпина.

— Так-то, Федор Иванович… Я ему отвечу. А вы вот что, приходите-ка ко мне послезавтра в гости… Может, и споем там все вместе… Бывало, мы любили собираться и петь что-нибудь новенькое, прямо с листа, как говорится, без всяких там репетиций.

— Если я не помешаю…

— Да что там!.. Будут все свои. Римский-Корсаков, Лядов, Глазунов…

Шаляпин дал обещание быть на этом вечере.

31 марта в музыкальном мире только и говорили о статье Владимира Стасова «Куриная слепота», опубликованной в газете «Новости и Биржевая газета»…

В театр Консерватории в тот же день пришел Римский-Корсаков. Может быть, это произошло случайно, а может, композитор пришел поддержать труппу Мамонтова, и прежде всего Шаляпина.

— Написал небольшую вещичку в духе «Каменного гостя» Даргомыжского, «Моцарт и Сальери», — сказал Николай Андреевич, когда многие были в кабинете директора, желая послушать знаменитого композитора. — Принес вам показать…

Римский-Корсаков сел за пианино, жестом пригласил Шаляпина взять клавир.

— Федор Иванович, партия Сальери словно для вас написана, посмотрите…

Шаляпин посмотрел и сразу понял, какие богатые возможности сулит ему эта роль.

Римский-Корсаков проиграл вступление, кивнул Шаляпину. Вполголоса Шаляпин начал партию Сальери…

Мамонтов охотно взялся ставить оперу в следующем сезоне. Но кто будет исполнять Моцарта?

— А ты, Василий, — обратился Шаляпин к Василию Шкаферу, — разве не можешь сыграть эту роль?

— Спеть-то ее нетрудно, роль небольшая, голоса много не потребует, но трудна сценически… Я чувствую это…

— Да, сценически роль трудная, — подтвердил Римский-Корсаков.

— Попробую, — согласился Шкафер.

— Вот и договорились, — вмешался Мамонтов. — Тут и пробовать нечего, получится. Я лично буду заниматься с вами. А летом, возможно, съездишь в Париж, возьмешь несколько уроков пения… Нужно восстановить свой голос…

— А я загримируюсь под Иванова, рыжим, ведь он-то как раз и походит на Сальери. Вот мы и сведем с ним счеты…

Федор Шаляпин был доволен своей шуткой. Он видел, что все присутствующие заулыбались, представив, как это будет выглядеть на сцене…

На следующий день, 1 апреля, Федор Шаляпин отправился к Стасову. Он успокоился, нападки Иванова как-то перестали быть злобой дня. Он допускал, что Иванов мог и мстить ему за то, что он отказывался исполнять его песни и романсы. Да и вообще он мог оказаться в центре бушующих страстей, всегда возникавших между Москвой и Петербургом.