Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Ю.Хрущева: «Высоцкий говорит мне: "Хочу посоветоваться с Никитой Сергеевичем. Мне не дают петь". Я ему: "Володя, пойми, папа так далек от этого, что не сможет ничего тебе посоветовать. К тому же он не знает никого из нынешних работников Отдела куль­туры ЦК". — "Все равно хочу", — настоял Высоцкий».

Оставалось уточнить время. После слов Давида: «Конечно, хочу, но как?» — Высоцкий звонит Юлии. Десять минут препира­тельств на одном конце провода и убежденного напора на другом, и стороны пришли к соглашению.

К тому времени Хрущев уже отошел от тяжелейшего нервно­го срыва, случившегося после переворота в октябре 1964 года. То­гда от него отвернулись практически все бывшие соратники, лишь Янош Кадар из Венгрии регулярно присылал подарки: яблоки «джонатан» и вино — рислинг «Серый монах». Хотел однажды приехать Ю.Гагарин, отсоветовали — лучше не надо.

Высоцкий ни с кем не советовался. Он согласовывал... Юлия сообщила Хрущеву, что приедет с двумя актерами «Современника». Ведь Никита Сергеевич, оказывается, и слыхом не слыхал о Высоц­ком, но накануне он смотрел в «Современнике» спектакль «Больше­вики» М.Шатрова и давал интервью иностранным корреспонден­там там же, в театре.

Дача Хрущева располагалась в Петрово-Дальнем.

Сначала охрана растерялась: кто да что? Но потом, увидев внуч­ку Хрущева, пропустили. Хорошо еще, что в это время не было здесь Нины Петровны, которая к своему мужу практически никого из по­сторонних не допускала, хотя сам Хрущев от природы был челове­ком общительным и на пенсии скучал от безделья.

Хозяин ждал гостей в своей комнате в мансарде. Представляя молодых людей деду, Юлия сказала, что Высоцкий известный ак­тер, пишет хорошие песни и сам их поет, но у него есть профессио­нальные трудности: ему не дают выступать, и он хочет посовето­ваться, как ему быть.

Сначала поговорили о спектакле «Большевики», не касаясь игры актеров, а больше о содержании пьесы. Затем Хрущев пред­ложил прогуляться, пока будет готов обед. В разговоре хозяин был осторожен, но доброжелателен и мягок.

Речь зашла о проблемах Высоцкого. Он в двух словах обрисо­вал свое положение: как же так, всем дают стадионы, большие ау­дитории, концертные залы, а я существую как подпольщик. Ему не­обходимы люди, для которых он пишет и поет, и без этой публики он не может жить. Странная ситуация: народ его обожает, а офици­ально он не признан, вокруг его имени складываются такие леген­ды, которые вызывают раздражение сильных мира сего.

— К кому бы вы посоветовали обратиться из членов прави­тельствоI? Вы их всех знаете.

— Даже не знаю, кого вам посоветовать. Лучше, наверное, идти к Демичеву: он более-менее молодой, прогрессивный, выдвигался при мне, лучше остальных в таких вещах разбирается.

(И действительно, через четыре года Высоцкий обратится за по­мощью к П.Демичеву, тот не откажется помочь... и ничего не сде­лает.)

Через двадцать минут вернулись в помещение к уже накрыто­му столу. Высоцкий без всяких там проволочек спросил:

— Никита Сергеевич, а у вас выпить не найдется?

Тот рассмеялся и достал из шкафа початую бутылку холодной водки. Высоцкий налил Давиду и себе, а хозяин отказался...

— Нет, мне нельзя, — улыбнулся Никита Сергеевич. — Что-то печень пошаливает... А вообще я к этому отношусь совершенно нормально. Так что пейте на здоровье.

Для самого Высоцкого эта встреча была как подарок судьбы, и он пытливо расспрашивал Хрущева о Сталине, Берии, о репрес­сиях 37-го года, о заговоре Брежнева и Суслова против него... При этом Высоцкий вел себя так, как будто рядом с ним сидел не быв­ший руководитель страны, а обыкновенный пенсионер.

После окончания беседы Хрущев пожелал лично проводить гостей. Он надел свой старый габардиновый плащ серо-стального цвета, в котором многие видели его на фотографиях и в кинохрони­ках. Гости обратили внимание, что на плаще не хватало одной пу­говицы, на ее месте болтались обрывки ниток.

В течение нескольких месяцев Высоцкий будет рассказывать всем об этой встрече. Войдя в роль, он превосходно имитировал мимику и интонацию опального вождя, на ходу присочиняя раз­ные забавные детали. Потом пересказчики к его рассказу добавят много от себя, и долгое время это событие будет восприниматься как легенда.

Сын Хрущева — Сергей Никитич — в своих воспоминаниях обмолвится об этой встрече: «В 1970 году Юля привела к отцу Вла­димира Семеновича Высоцкого. Они провели вместе почти целый день. О чем шел разговор, я не знаю, в тот день Высоцкий не пел отцу, и гитары у него не было. Да и кажется мне, что исполнитель­ский стиль Высоцкого вряд ли пришелся бы по душе отцу».

Высоцкий успел — 11 сентября 1971 года Никита Сергеевич Хрущев ушел из жизни. Похороны некогда всемогущего хозяина 1/6 части суши были довольно скромными. Надгробие бывшему Генсе­ку изготовил Эрнст Неизвестный, в свое время выслушавший в свой адрес от него немало оскорбительных слов.

Один из приятелей Высоцкого уезжает на несколько месяцев за границу и предоставляет ему на время свою однокомнатную квар­тиру на 2-й Фрунзенской набережной. Жизнь чередуется работой, встречами с друзьями и... «срывами» — падениями в яму, из кото­рой все труднее выбираться...

Любящий и опекавший Высоцкого Зураб Церетели будет вспо­минать это время: «Я всегда чувствовал ответственность за тех, кто рядом, чувствовал, как будто я виноват перед ними, и начинал опе­кать. Знаете, вот с Высоцким я дружил. Когда к нему Марина Влади приезжала, начиналась суета: "Ой-ой, Марина приезжает!" Я доста­вал где-нибудь банку икры и бросал ее в холодильник. Если пом­ните, Марина написала в своей книге: "В магазинах нет икры, от­крываешь холодильник — а там есть". Так вот, с холодильником — это я был».

Из книги воспоминаний М.Влади: «Ты заказываешь мне пантагрюэльские ужины, ты зовешь кучу приятелей, тебе хочется, чтобы в доме всегда было много народу. Весь вечер ты суетишься возле гос­тей и буквально спаиваешь их. У тебя блестят глаза, ты смотришь, как кто-нибудь пьет, с почти болезненной сосредоточенностью. На третий или четвертый день почти непрерывного застолья, наливая гостям водки, ты начинаешь нюхать ее с видом гурмана. И вот ты уже пригубил стакан. Ты говоришь: «Только попробовать». Мы оба знаем, что пролог окончен.

Начинается трагедия. После одного-двух дней легкого опьяне­ния. Когда ты стараешься во что бы то ни стало меня убедить, что можешь пить как все, что стаканчик-другой не повредит, что ведь ты же не болен, — дом пустеет. Нет больше ни гостей, ни праздников... Очень скоро исчезаешь и ты... А потом я запираюсь с тобой дома, чтобы отнять тебя от бутылки. Два дня — криков, стонов, мольбы, угроз, два дня топтания на месте, потери равновесия, скачков, па­дений, спазмов, рвоты, безумной головной боли...