Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд

Однажды ты швырнул меня в коридор и заперся в ванной, что­бы допить бутылку. Задыхаясь от ярости, я хлопнула дверью и по­слала тебя к черту».

Высоцкий — Золотухину: «У меня такая трагедия... Я ее вчера чуть не задушил. У меня в доме побиты окна, сорвана дверь... Что она мне устроила... Как живая осталась...»

Это было в самом начале марта, а затем начались сплошные метания... Чтобы как-то разогнать тоску и убежать от одиночества, Высоцкий просит Карапетяна сопровождать его в Минск к В.Турову. Оттуда, после непрерывного застолья в течение суток, новый по­рыв — к морю, в Ялту... А там три дня и три ночи в хмельном угаре: опять водка вперемежку с шампанским, бессонница, тщетные по­пытки убежать от себя самого.

Вернулись в Москву, но не прошло и недели после ялтинского угара, как Высоцкий предлагает относительно новый маршрут — тоже море, но другой город — Сочи. Было благое желание — отдох­нуть, подлечиться. 7 апреля Давид и Владимир благополучно при­землились в аэропорту Адлер. Устроились в интуристовской гости­нице. Процедура лечения заключалась в чередовании шампанского и морских прогулок. Через три дня друзья с изумлением обнаружи­ли, что деньги кончились... И новая идея:

— Ты можешь мне организовать концерт в Ереване?

— Конечно!

У Карапетяна в Ереване живут родители, родные и двоюрод­ные братья и сестры. Поэтому его «конечно!» очень уверенно зву­чало. Он звонит в Ереван и обо всем договаривается.

В Ереван прилетели в 4 часа утра, и тут же выяснилось, что на этот же день запланировано три концерта: первый — в четыре часа в клубе какого-то завода на окраине города, два других — в центре, в клубе КГБ, в семь и девять вечера. Все финансовые и организаци­онные проблемы администратор взял на себя, обещал сделать ки­норолик — кадры из фильмов с участием Высоцкого. Мало того — он пообещал по сто рублей за концерт, что было много выше офи­циальных расценок.

Поскольку существовал официальный запрет на публичные выступления, Высоцкий при составлении репертуара не стал вво­дить какие-то свои серьезные песни. Не было ни «Охоты на вол­ков», ни «Баньки»... Он не хотел подводить людей, организовавших концерты. Помимо этих трех концертов было несколько домашних с более широкой и свободной программой.

Каждого гостя, впервые приехавшего в Ереван, непременно возят на озеро Севан и в Эчмиадзин. Не избежал этого маршру­та и Высоцкий. Особенно его поразил Эчмиадзин, который в ран­нем средневековье был столицей армянского государства, а в на­стоящее время известен как духовная столица Армении. Высоцко­му очень понравилось внутреннее убранство кафедрального собора и особенно — дары армянской диаспоры католикосу. Очарованный величием собора, он стоял грустный и спокойный. Потом предло­жил Давиду:

— Давай свечки поставим...

Макет-сувенир Эчмиадзинского собора долго стоял дома у Нины Максимовны.

Однако, вернувшись в Ереван, друзья узнали, что концерты имели негативные последствия. Выяснилось, что на выступлениях в клубе КГБ присутствовал какой-то чиновник из Идеологическо­го отдела ЦК, который записывал все, что происходило на сцене. Утром он подал официальный рапорт секретарю ЦК по идеологии

Р.Хачатряну о том, что сын Саака Карапетяна привез в Ереван полу­подпольного Высоцкого, а режиссер Оганесян устраивает Высоцко­му официальные концерты, на которых тот поет антисоветские пес­ни. Кроме того, во время последнего выступления Высоцкий налил в стакан воды и характерным жестом поднял стакан: «Ваше здоро­вье». Шутка имела последствия. Филер довел до сведения начальст­ва, что Высоцкий на сцене пил водку.

На другой день Давиду позвонил администратор концертов Оганесян:

— Давид, понимаешь, то, что я вам обещал, я сделать не могу. Я могу заплатить вам только восемьдесят рублей, по госрасценкам. Оказалось, что его уже успели снять с работы — только за то, что он организовал концерты Высоцкого.

В эти дни Владимиру удалось дозвониться в Париж. Может быть, главной причиной его метаний по городам и весям была раз­молвка с Мариной. Сорокаминутный разговор закончился прими­рением:

— Я жду тебя, как на Дальнем Севере ждут появления солнца...

Накануне отъезда в доме старшей сестры Давида собрались ее старые друзья, интеллигентные люди — врачи, ученые, композито­ры... Все они были наслышаны о Высоцком и с нетерпением ждали встречи с ним. Но Высоцкому там стало плохо, пришлось вызывать «скорую». После укола стало легче. Родственники Давида предложи­ли устроить Высоцкого в элитарную спецбольницу закрытого типа, но он наотрез отказался.

Вернувшись в Москву, Высоцкий понял, что вырваться из де­прессии самостоятельно не удастся. Пришлось вновь лечь в больни­цу. На этот раз лечение, продолжавшееся с перерывами до середины мая, оказало на него благотворное влияние и привело организм и душу в долгожданное равновесие. По дружбе врач Дмитрий Дмит­риевич Федотов устроил ему палату в своем кабинете — в старом флигеле института, в полуподвале, с небольшим оконцем у самого потолка, в проеме которого то и дело мелькали ноги прохожих. Эта раскладушка в профессорском кабинете была привилегией — в об­щей палате стояло 18 коек.

Вспоминает врач Елена Давыдовна Садовникова, которая око­ло десяти лет была надежным другом, добрым советчиком и горя­чим почитателем творчества Высоцкого: «Мы познакомились с Во­лодей при довольно грустных обстоятельствах. Я заведовала отде­лением в Институте скорой помощи Склифосовского и по своему профилю консультировала всех, кто попадал в реанимацию. Володя находился в очень тяжелом состоянии: у него был тромбоз мелких вен предплечий, шалило сердце. Он то приходил в себя, то сознание его вновь сужалось. Ему нельзя было двигаться, резко подниматься. А он нервничал, торопился поскорее вырваться из больницы.

В то время мне был знаком только его голос — я услышала, как он поет, в 1966 году и была потрясена. Фотографий его тогда еще не было. И я, конечно же, не знала, кто этот пациент, к которому меня подвели. По профессиональной привычке спросила: знают ли род­ные, что он здесь. «Мама знает», — услышала в ответ. «А жена?» — «Жена в Париже».

Я не поняла и решила, что это опять галлюцинации. Но тут меня буквально оттащил кто-то из сотрудников. «Да это же Вла­димир Высоцкий!» И тогда у меня в голове мгновенно пронеслось все, что я раньше мельком слышала: Высоцкий, Марина Влади. Даже песня какая-то есть.

Володя не сразу принял меня, был сдержан, холоден, удивлялся моему участию. Спрашивал у мамы: что это за дама, которая еже­дневно приходит меня смотреть?

Нина Максимовна попросила меня поговорить с Мариной. Я прекрасно помнила ее по «Колдунье» и была поражена, что та­кая красивая знаменитая актриса и обаятельная женщина выбрала Высоцкого. Для меня это явилось своего рода знамением. Она по­звонила из Парижа рано утром, и я услышала чудесный мелодич­ный голос, великолепную русскую речь, а в голосе — боль, страда­ние, любовь, тревога: "Елена Давыдовна, если нужно что-то из ле­карств, я немедленно вышлю, а если вы считаете необходимым, я тут же вылетаю. Как Володя себя чувствует? "»