Николай Попель - В тяжкую пору

- Давайте попробуем огородами, - советует Коровкин, - нельзя же по своим...

Но поди угадай, где огороды, где улицы. Бомбовые удары смазали очертания города. Когда Головкин затормозил и мы вылезли наружу, то оказалось, что стоим в... комнате. Три стены разрушены. Уцелела четвертая. На ней под нетреснувшим стеклом святая Мария, красивая, скорбно-томная.

Немногие уцелевшие жители среди гряд и клумб, в воронках и погребах разыскивают близких. По только им доступным приметам опознают тела.

В здании, у которого словно топором обрублен угол, судя по вывеске, размещался горсовет. Двери распахнуты. Сквозняк кружит по коридорам бумаги, поднимает к потолку пепел. Ящики столов выдвинуты, шкафы открыты. Ни души...

За углом "эмка". В двух шагах от нее тело командира с кровавой раной на затылке. Мертвая рука не выпускает полевую сумку. Переворачиваю труп. Полковник Попов, начальник штаба дивизии. Беру сумку, вынимаю из кармана документы, неотправленное письмо, две фотокарточки. Рядом перехваченное портупеей тело в гимнастерке со "шпалами" капитана. Голова размозжена...

Медленно, на каждом шагу останавливаясь, едем по мертвому городу.

На площади, напротив костела, - КВ. Первый танк, который нам попался в Бродах. Чья же эта машина? Рота Жердева отходит вместе с волковским полком...

Танк прижался к наполовину разрушенной стене двухэтажного дома. На броне кирпичи, куски штукатурки. Передний люк открыт. Заглядываю в него.

На месте водителя генерал Мишанин. Голова с редкими седыми волосами безжизненно опущена, руки повисли вдоль тела. Гимнастерка и нижняя рубаха порваны от ворота до ремня. Грудь в крови, в ссадинах. Правый рукав прожжен. Теперь я замечаю, что и волосы опалены.

- Товарищ генерал... Тимофей Андреич! Никаких признаков жизни. Поднимаюсь в люк, тереблю Мишанина за плечо. В ответ - нечленораздельное:

- М-м-а-а-а...

Склоненная голова неподвижна. Снова стон, и больше ни звука.

Но я слышу чей-то голос внутри машины. Лампочка не горит. В темноте ничего не разглядишь.

Из верхнего люка появляется молодой командир с "кубиками" в петлицах. Адъютант Мишанина. Я прежде лишь мельком видел розовощекого молоденького паренька. Теперь он не розовощекий и возраста не поймешь - зарос, почернел, перемазан.

Облокотившись на танк, спрятав за спину руки, лейтенант рассказывает неестественно громким голосом, не обращая внимания на мои вопросы.

- Ничего не слышу, контуженный. И генерал контужен. Очень сильно контужен. Пропускал дивизию, а его привалило вот этой стеной. Мы с механиком-водителем и радистом еле откопали. Думали, умер, но он живой. Ничегошеньки не слышит и не разбирается, что к чему. Мы его в танк спрятали. Я к нему залез. В этот момент радиста и водителя...

Лейтенант кивнул головой в сторону двух изуродованных трупов, лежавших метрах в десяти.

- Какие ребята были... Я что... Танк водить не умею. Да и руки от контузии трясутся... А генерала не брошу. Он, когда откопали, рукой показал - здесь, мол, стоять... Умру, товарищ комиссар, а генерала не оставлю...

Лейтенант не замечал, что по его лицу текут слезы. Трясущимися руками расстегнул гимнастерку и достал из-за пазухи пистолет.

- Клятву дал..

Больше ничего от адъютанта нельзя было добиться. Я уяснил себе одно: два полка миновали город, прошли на юг.

Вскоре мы стали нагонять бойцов. О штабе корпуса и о Рябышеве никто ничего не мог сказать. Теперь я уже не сомневался насчет плена - провокационный слух. Но все же - где Рябышев, где КП?

На этой дороге штаба явно не было.

От Брод начиналось еще одно шоссе, на юго-запад. Вернувшись в город, мы окраинами выбрались на него и, сделав не более двух километров, увидели на обочине КВ командира корпуса. Около танка, не останавливаясь, туда и обратно, как заведенный, шагал Рябышев.

Я видел комкора всяким. Но таким - никогда. Сильные надбровные дуги стянулись в одну разрезанную вертикальной складкой линию, навесом укрыли ввалившиеся глаза. От широкого носа легли вниз к углам рта глубокие морщины. Серые губы сжаты, не заставишь разомкнуть. На плечи небрежно наброшен кожаный реглан с бархатным воротником. Голова не покрыта.

Рябышев, едва кивнув мне, достал из нагрудного кармана сложенную вдвое бумажку.

- Ознакомься.

На листке несколько строк, выведенных каллиграфическим писарским почерком. Кругленькие, с равномерными утолщениями буковки, притулившись одна к другой, склонились

вправо. "

37-й стрелковый корпус обороняется на фронте Нов. Нечаев - Подкамень Золочев. 8-му механизированному корпусу отойти за линию 37 ск и усилить его боевой порядок своими огневыми средствами. Выход начать немедленно".

Внизу подпись: "Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник"... в скобках печатными буквами: "Кирпонос". А над скобками - размашистая, снизу вверх закорючка.

- Перед Мишаниным заскочил на наш КП,- нехотя объяснял Рябышев. - С тобой как-то разминулись. Тут меня перехватил генерал-майор Панюхов, из штаба фронта, и вручил приказ... Было это в два тридцать.

- Ты встречался прежде с генералом Панюховым?

- Нет. Но фамилию знаю. Документы проверил. Подпись Кирпоноса. Точно. Приказ не липовый. Не надейся. И зло добавил:

- Может, "порассуждаем"?

- О чем рассуждать? Герасимов и Васильев не получили приказа...

Рябышев задохнулся.

- Как?.. Ведь посланы были офицеры связи...

- Герасимов и Васильев стоят на старых местах, а Мишанин...

Я доложил о Мишанине, о гибели Попова. Сказал, что остановил полк Волкова.

Дмитрий Иванович сел, опустил ноги в кювет, зажал голову руками.

Подошел Цинченко, но не решился тревожить комкора. Да и что он мог сказать! Нет связи ни с одной из дивизий. Не столь свежая новость, чтобы затевать разговор.

С юга приближалась какая-то легковая машина. Остановилась неподалеку. Из нее вылез знакомый полковник из штаба фронта. Небритый, с красными от бессонных ночей глазами, он сухо с нами поздоровался и вручил Рябышеву конверт.

Дмитрий Иванович сорвал сургучную печать, и мы увидели те же кругленькие, утомленно склонившиеся вправо буквы и ту же подпись - закорючку. Только текст совсем другой. Корпусу с утра наступать из района Броды в направлении Верба-Дубно и к вечеру овладеть Дубно.

Рябышев оторопело посмотрел на полковника:

- А предыдущий приказ?

Полковник не склонен был вступать в обсуждение.

- Выполняется, как вам известно, последний.

- Так-то оно так, - раздумчиво заметил Дмитрий Иванович. - Хорошо еще, что две дивизии на старом рубеже остались, и Волков держит дорогу.

Полковник его больше не интересовал.

- Цинченко, повернуть обратно дивизию Мишанина. Передайте начальнику тыла - обеспечить расчистку улиц в Бродах...