Аркадий Белинков - Распря с веком. В два голоса

— Не надо преувеличивать, — сказал молодой писатель.

Шли студенты. Услышав русскую речь, поздоровались, извинились, рассказали, что были в Москве и в Волгограде. Попросили передать в Советском Союзе, что у них теперь свобода. Прошла группа солдат. Спела «Катюшу». И мы прошли половину прекрасного, незабываемого, удивительного города.

Не пугайтесь, не огорчайтесь, — сказала мне милая молодая художница. — Посмотрите, что здесь написано.

Она показала на стену огромного серого дома. Как горький укор легкомыслию, опасной привычке, ослеплению и иллюзиям была надпись на доме: «Зачем вы вывесили советские флаги? Разве вы не свободный народ, а колония?» — перевела милая молодая художница.

Но еще за несколько месяцев до моего письма чехословацким писателям я и моя жена хотели остаться в Чехословакии. Мы хотели остаться в этой прекрасной стране, потому что она ждала и искала свободу, потому что здесь можно было сопротивляться советскому режиму, потому что она — Европа, а Европа знает, что такое войны, фашизм, коммунизм, человеческие страдания, разрушенные и восстановленные соборы, древний камень, горе, муки, история, накапливавшаяся десятилетиями.

Я (неофициально) просил предоставить мне и моей жене политическое убежище в Чехословакии.

Это вызвало панику. Нет, не панику, — приступ ужаса, припадок удушья, лихорадку страха, паралич кошмара.

Вот тут-то в первый (и последний) раз я услышал о советских дивизиях, повисших на чешских границах. Ни до, ни после этого разговора никто советскими дивизиями не интересовался. Наверное, те, у кого я попросил политическое убежище, думали, что это я могу вызвать оккупацию страны, я, а не скотская ненависть советской власти к свободе.

Первые же шаги Чехословакии к свободе, то есть к нормальному, то есть демократическому, то есть не советскому способу существования, вызвали в Москве бешенство, исступление, ослепление. Настоящие советские люди — секретари Правления Союза писателей СССР, полковники государственной безопасности, пожарники и лауреаты — злобно загибали пальцы: Китай, Албания, Югославия, польские писатели, венгерские молодчики. Это что же остается от великой империи? — «Вы что, Чехословакию захотели?» — задыхаясь, кричали все громче и яростнее люди, которые не хотели не только Чехословакию 1968 года, но и Россию 1956-го. «Чехословакию захотели!!» — неслось по московским издательствам и редакциям, академическим институтам, выставкам, киностудиям, театрам.

На заседании идеологической комиссии, предшествовавшем апрельскому пленуму ЦК партии, в чрезвычайно тревожном и резком тоне руководителям издательств было предложено обратить особое внимание на рукописи и книги, в которых могли оказаться какие-то бы ни было несовместимые с официальным мнением высказывания о Чехословакии. За два дня до апрельского пленума главный редактор издательства «Советский писатель» Валентина Михайловна Карпова, написавшая в былые времена доносы на десятки людей и зарезавшая во все времена сотни книг, в которых была искра жизни, обежала все редакции своего ведомства и распорядилась немедленно прекратить движение всех рукописей, версток и сверок, в которых упоминались Чехословакия и Польша. В первых числах апреля этот приказ был отменен, заменен распоряжением снимать все тексты, в которых имеются чехословацкие и польские имена. В это же время из советских газет исчезли сообщения о Чехословакии.

Когда едешь по недвижной долине Влтавы, видишь удочки всех рыболовов этой золотистой и зеленоватой страны. Она вся прозрачная, вся просвечивается, вся простреливается.

Ее судьба решена на штабной карте пятью жирными полукруглыми стрелами, которым не на что наткнуться и которых нечем остановить.

Это начинаешь понимать, когда поезд и ты, и вода и небо обрушиваются на голый и белый, дикий, недвижный и страшный адриатический, югославский камень, созданный для бед, слез и стона, партизанской войны, голодной осады и пытки.

Советская власть не может воевать в «братской» стране два месяца. В 22.30 она должна прорвать первую линию, а в 2.00 быть в столице. Серьезную роль в югославской политике Сталина играла югославская география. Югославская география не хуже ее трагической истории научила людей этой страны воевать, умирать, убивать и страдать.

После победы, одержанной шестисотпятидесятитысячной армией пяти доблестных социалистических держав над органом Союза писателей Чехословакии «Литерарне листы», оптимистической интеллигенции Чехословакии и оптимистической интеллигенции других стран (такая интеллигенция верит только в добро, прогресс и слова) стало совершенно ясно, что прошлое повториться не может.

И оптимистическая интеллигенция была, как всегда, права: прошлое действительно оказалось неповторимо. Потому что в 1948 году, когда Югославия отказалась подчиняться приказам Советского Союза, Сталин не рискнул ввести в непокорную страну танки, а двадцать лет спустя ввести танки в Чехословакию Брежнев рискнул.

В этой прекрасной европейской стране, узнавшей, что такое советская власть, а потом на несколько минут, казалось бы, избавившейся от нее, я понял, что лучше быть колонией, чем жандармом, конкистадором, завоевателем, покорителем чужих земель, убийцей. Потому что у колонии есть надежда, ибо она стремится к свободе. Страна-завоевательница, страна-убийца безнадежна: ей не к чему стремиться.

Венские беседы. Обращение к Президенту Соединенных Штатов Америки. Короткая остановка в Мюнхене. «Мы, западная интеллигенция, не разделяем ваши взгляды». Над Атлантическим океаном. Забастовка в аэропорту Кеннеди (США). Аркадия готовят к операции на сердце.

Нас поселили на 9-м этаже в многокомнатной квартире, похожей на квадратный бублик. Середину жилого пространства занимала «шахта». Из одного окна квартиры можно было разглядеть внутренний дворик с бачками для мусора. Из других окон был виден город, который пульсировал где-то далеко в голубоватой дымке. Видимо, мы находились на окраине Вены в большом комплексе современных домов. Ничего венского.

В той же самой квартире будет жить Билл Уэст. Это он встретил нас на перроне. Билл чуть не пропустил нас. Допоздна он сидел в своем офисе и ждал звонка о предполагавшихся беглецах. Не дождавшись, отправился было домой. Захлопнул дверь и пошел по коридору. Вслед ему из-за закрывшейся двери — звонок. Бегом обратно. «Едут!»