Семен Кувшинов - У стен столицы

— Мы узнали, что во Владычине у фашистов очень сильная оборона, что здесь разместился штаб крупной части, — рассказывал Черниго. — Ночью осторожно миновали их боевое охранение, а днем, замаскировавшись, расположились в омете соломы. Отсюда с пригорка усиленно вели наблюдение. По дыму заметили две землянки на краю деревни. Там, видимо, жили фашистские солдаты. От деревни они в снегу проделали ходы к землянкам. Мы это хорошо запомнили, чтобы в темноте не заплутать. А в следующую ночь устроили ловушку. Бесшумно подползли к землянкам. Сняв часовых, стали ждать, когда выйдет кто-либо из офицеров или унтеров. Через некоторое время появилась группа фашистов. В короткой схватке нам удалось перебить всех, кроме одного — унтер-офицера, которого связали и скорее в соседний лесок.

Не успели мы отойти от места схватки, как темноту осветила белая ракета, что у немцев значило: «дать подкрепление». У нас же этот сигнал означал «открыть огонь артиллерии для поддержки». К землянкам в это время подкатило несколько немецких машин с солдатами. И как раз наша артиллерия открыла огонь. Фашистские машины были уничтожены огневым налетом. Мы же, пользуясь поднявшейся суматохой, без потерь вернулись к своим вместе с «языком».

В сумке пленного был обнаружен приказ командира 23-й немецкой пехотной дивизии об организации обороны на Ламе. Капитан Яловский перевел приказ, один из пунктов которого гласил: «Наш фюрер Адольф Гитлер приказал за Ламу не отступать. Всякий отступивший будет расстрелян!» Приказ был доставлен в штаб армии.

Выдался однажды тихий денек. Немцы молчали, да и у моряков не было особой нужды их тревожить — копили силы. Мы сидели в землянке артиллерийских разведчиков возле деревни Суворово, отдыхали, говорили о прошедших боях.

— Недавно я познакомился с одним моряком, — рассказывал младший лейтенант Мовчун, начальник разведки дивизиона Мамаева. — Комбриг поручил мне разведать позицию орудия крупного калибра у Яропольца. Это орудие не давало нам покоя. Его осколочные снаряды обладали большим поражающим действием. Взял я одного краснофлотца по фамилии Вольный и затемно вышел из Суворова. Сначала шли оврагом до шоссейной дороги. Когда начало светать, до линии немецкой обороны оставалось не более километра. Вдалеке виднелись занесенные снегом дома да возвышавшийся купол колокольни. Перед нами лежала низина, кое-где из снега торчали редкие кусты. Осмотревшись, поползли по придорожной канаве. Долго ползли. Затем свернули в сторону, к небольшому кусту. Залегли и начали наблюдать. Первым заметил замаскированное орудие фашистов Василий Вольный. Был у него глаз зоркий, наметанный. До фронта он служил сигнальщиком на корабле.

«Вон она, треклятая!» — выругался краснофлотец.

Я пригляделся. Из-под снежного купола, метрах в трехстах, прямо против нас, выглядывала фашистская пушка. Она медленно поводила из стороны в сторону хоботом и уставилась единственным круглым глазом на наш куст.

«Берегись, сейчас пальнет», — сказал я Вольному и уткнулся в снег.

Раздался выстрел. Со свистом, как истребитель, пронесся над нашими головами крупный снаряд и разорвался далеко в тылу.

«Теперь бы пушечку связочкой гранат угомонить», — заметил мой напарник.

Пушка сделала еще несколько выстрелов. Фашисты, видимо, проверяли пристрелку рубежа. Наблюдая до рези в глазах, мы заметили еще несколько куполов меньших размеров. Я все виденное нанес на планшет. Потом пошел густой мокрый снег, и мы стали отползать.

Вольный очень просил меня дать ему «поближе» познакомиться с пушечкой. Но наша задача — разведка, и мы вернулись домой. Я доложил полковнику результаты. Он остался доволен, но по каким-то соображениям счел нецелесообразным в этот день открывать огонь на подавление фашистской артиллерии. А так как противник время от времени менял позиции своих батарей, то комбриг приказал с рассветом еще раз сходить в разведку. Для отдыха мы с Вольным расположились в крайнем домике, чтобы было ближе добираться до передовой. Засыпая, я видел, как мой напарник финским ножом гладко обстругивал толстый брусок дерева. Дневальный разбудил нас часа за три до рассвета. Мы быстро собрались и пошли, но уже другим путем. В этот раз к знакомой канаве пришли затемно. Куста не видно.

«Ну, Василий, ты ползи впереди, а я за тобой, ты лучше меня видишь», — сказал я Вольному.

Поползли. Только мы выбрались из кювета, как мой помощник исчез в темноте. Кричать было опасно, я пополз по его следу. Вскоре и след потерялся. Что делать? Пришлось лежать и ждать полного рассвета. Полчаса я, наверное, лежал. А когда стало светать, огляделся. Метрах в стах увидел знакомый куст, а около него Вольного. Он манил меня рукой. Я подполз, и мы продолжали наблюдение. Как и в прошлый раз, пушка опять поводила хоботом, как бы нюхая воздух. А потом как ахнет! Из-под купола полетели обломки. Что случилось?

«А ихняя пушечка-то приказала долго жить, товарищ лейтенант», — смеясь, сказал Вольный.

«Что с ней?» — недоумевал я.

«Я ей, товарищ лейтенант, в дуло песочку да пробку», — ответил Вольный.

Вот тогда я и понял, что затевал Василий вечером.

«Когда же ты это сделал?»

«До рассвета успел. Подполз. Вижу — никого у пушки нет. Видимо, гитлеровцы отсыпаются в укрытии. Вот я и зарядил их пушечку».

Хоть и не точь-в-точь с правилами разведки действовал Вольный, но мне понравились его находчивость и риск. После этой вылазки мы еще несколько раз ходили в разведку вдвоем, добывали ценные сведения.

«Сейчас надо воевать, отдыхать будем потом». Думается, что фразу эту кто-то бросил, не подумав всерьез. Как нельзя работать и жить без отдыха, так не обойтись без передышки и в бою. Хотя бы короткой, настороженной, тревожной. Сейчас мы много говорим и пишем о важности снять психологическое напряжение у моряка в дальнем походе, у солдата в период сложных учений, у летчика в полетах и т. д. Но разве в меньшей степени нуждался воин в том, чтобы хоть на малую малость ослабить перенапряжение физическое и моральное в бою? И пусть теоретической основы мы под решение этой задачи во время войны не подводили, но практически понимали и чувствовали: повоевал воин, пусть он, насколько это позволяет боевая обстановка, отдохнет — поспит, приведет себя в надлежащий вид, отвлечется от суровой фронтовой действительности.

Интересно в этом отношении свидетельство начальника разведки капитана И. Попова. Лично от комбрига он получил приказание принять все меры к тому, чтобы на одном из участков боя эвакуировать раненых, собрать их оружие, отвести оставшийся личный состав в укрытие. Задание в условиях боевой обстановки, прямо скажем, не из легких. Выполнение его требовало много труда, сил, большого психологического напряжения. Когда Попов сделал все, что ему надлежало, усталость валила его с ног. Однако приказ есть приказ. Исполнив его, надо доложить, получить новые указания.