Владимир Радзишевский - Между жизнью и смертью: Хроника последних дней Владимира Маяковского

Самоубийство было манией Маяковского. Он думал о нем неотступно, грозился им и постоянно примерял его к себе. Художница Евгения Ланг [74] Ланг Евгения Александровна (1890–1972) — художница; училась в 3-й гимназии, выпускавшей гектографированный журнал «Порыв», в котором Маяковский впервые напечатал свои стихи; дожидаясь жениха из плавания, проводила время с Маяковским; оставила воспоминания о нем. рассказывала в 1971 году Рудольфу Дуганову [75] Дуганов Рудольф Валентинович (1940–1998) — литературовед, исследователь и публикатор Маяковского и В. В. Хлебникова; автор книг «Рисунки русских писателей XVII — начала XX века» (1988) и «Велимир Хлебников и русская литература» (2008), многие страницы которых посвящены Маяковскому. и мне, как пятнадцатилетним подростком Маяковский внушал ей, что только самоубийством он может ответить на произвол своего рождения.

Впервые заглянув в комнатушку знакомой девушки, он выкрикнул:

— Как вы можете жить здесь? Это не комната, а гроб… Я бы здесь застрелился!

Минутное молчание.

— Упал бы и… не поместился!

А Лиля Брик свидетельствовала:

«Всегдашние разговоры Маяковского о самоубийстве! Это был террор. В 16-м году рано утром меня разбудил телефонный звонок. Глухой, тихий голос Маяковского: „Я стреляюсь. Прощай, Лилик“. Я крикнула: „Подожди меня!“ — что-то накинула поверх халата, скатилась с лестницы, умоляла, гнала, била извозчика кулаками в спину. Маяковский открыл мне дверь. В его комнате на столе лежал пистолет. Он сказал: „Стрелялся, осечка, второй раз не решился, ждал тебя“».

Еще одна попытка самоубийства отмечена в записной книжке Маяковского в следующем, 1917 году: «11 октября. 4 ч. 15 м . Конец». И снова была осечка. Патрон со следом от бойка Маяковский показывал Давиду Бурлюку [76] Бурлюк Давид Давидович (1882–1967) — художник, поэт; мотор русского футуризма; друг Маяковского, автор воспоминаний о нем. .

Но еще раньше Маяковский начинает на все лады варьировать свою мечту о самоубийстве в стихах. В трагедии «Владимир Маяковский» (1913) он собирается погибнуть на рельсах:

Не менее варварский уход из жизни придумывает Маяковский в поэме «Флейта-позвоночник» (1915):

Но там уже выговорен и тот способ самоубийства, которому он отдаст предпочтение, и не раз:

А в запасе остается еще участь утопленника:

Затем в поэме «Человек» (1916–1917) набор способов самоубийства отчасти повторен, отчасти пополнен:

Чего здесь не хватает? Пожалуй, отравления. Но и до него дойдет очередь:

Единственное, чего не хочет Маяковский, — видеть себя в петле. Зато эту смерть в стихотворении «Кое-что по поводу дирижера» (1915) он отдает своему персонажу:

Параллельно Маяковский начинает отговариваться от самоубийства. Например, в стихотворении «Лиличка!» (1916):

И даже за два дня до гибели, уже приготовив предсмертное письмо, в пику ему записывает: «Я не кончу жизнь…» И всё впустую.

В стихотворении «Сергею Есенину» (начало 1926) Маяковский заставляет себя по всем пунктам осудить самоубийство. Самому Есенину адресовать эти стихи было поздно. Ясно, что автор обращает их к читателям. Но втайне уговаривает и самого себя.

Вскоре в стихотворении «Товарищу Нетте [77] Нетте Теодор Иванович (1896–1926) — советский дипломатический курьер; погиб в перестрелке в поезде, следовавшем через Латвию в Берлин; знакомый Маяковского. . Пароходу и человеку» (июль 1926) Маяковский прямо заговорит о жажде героической гибели (конечно, в противовес затаившейся тяге к самоубийству):

Заигрывание с самоубийством отнюдь не безобидно. Стоило Сергею Есенину один-единственный раз пообещать: «…На рукаве своем повешусь» — и жизнь его оборвалась сходным образом.

Стоило Марине Цветаевой [78] Цветаева Марина Ивановна (1892–1941, покончила с собой) — поэт; покушалась на самоубийство еще в конце зимы 1910, свела счеты с жизнью через 30 с лишним лет. заикнуться: «Пора — пора — пора / Творцу вернуть билет. // Отказываюсь — быть» — и удержать ее на белом свете было не под силу.

Борис Пастернак, оплакавший и Маяковского, и Цветаеву, наставлял молодого Евгения Евтушенко:

— Никогда не предсказывайте собственную насильственную гибель в стихах. Сила слов такова, что любое неблагоприятное предсказание может сбыться.

Владимир Маяковский доказал это.

С Вероникой Витольдовной Полонской Маяковский познакомился на бегах в мае 1929 года — меньше чем за год до смерти. Вместе они гуляли по весенней Москве, заходили в комнату Маяковского в Лубянском проезде. В воспоминаниях, датированных декабрем 1938 года, Полонская отмечает: «Через несколько дней (я бывала у него на Лубянке ежедневно) — мы стали близки». Увлеченность была взаимной, и Веронику Витольдовну смущало лишь то, что Маяковский, выказывая постоянно любовь и заботу, не предлагает ей стать его женой. Но к Новому году ее начинает тяготить раздражительность Маяковского, его беспричинная ревность. Он то требует от нее объяснений, то мрачно молчит. «Наши отношения, — напишет она, — принимали всё более и более нервный характер». Вдобавок она забеременела от Маяковского и делала аборт. Но он и не подумал навестить ее в больнице, а Яншин навещал.

После операции, по словам Полонской, у нее «появилась страшная апатия к жизни вообще и, главное, какое-то отвращение к физическим отношениям». Маяковский, естественно, принимал это на свой счет. И чем больше неистовствовал, тем больше к ней привязывался. Теперь уже он требует, чтобы она развелась с Яншиным и стала его женой, а она тянет, не может ни на что решиться. А Маяковский, работу которого жестоко преследуют провалы, напасти и разочарования, держится за Полонскую как за соломинку. Но где ей понять, что с ним творится!