Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

Бендеры сдались, не дожидаясь штурма. Огромные трофеи были взяты. Но милость императрицы вообще пределов не знала. Выслала Матушка Потемкину сто тысяч деньгами, лавровый венок с бриллиантами, тысяч в полтораста, и велела медаль в честь взятия Бендер выбить.

Со взятием Бендер Молдавия и большая часть Бессарабии почиталась Потемкиным утвержденными за Россией, и он отвел войска на зимние квартиры.

Сам светлейший отбыл в Яссы, где продолжил переговоры с Константинополем, действуя по привычке через женщин [69] Имеются в виду жены и мать султана. и их ставленников. Многие получили отпуск. В Молдавии делать было нечего. Кишинев — соединение нескольких деревень, где всего пять двухэтажных домов, остальные — беленые мазанки. Только и остается, что баранину есть, да полынковое вино пить, Да еще на танец «Митику» любоваться. Но такого добра казаки за годы службы насмотрелись, и потому при малейшей возможности ехали на Дон.

Матвей Платов, назначенный походным атаманом всех казачьих войск потемкинской армии, невзирая на прибавившиеся служебные заботы, тоже не выдержал, домой съездил. Отъелся, отоспался, порадовался на подросших детей, пожил с ласковой женой Марфой Дмитриевной. Наскучав, всматривался в жену, вслушивался, как кот в мышиный шорох, в ее жизнь, ревновал. Ко всем ревновал, даже к покойному первому мужу, Павлу Фомичу.

Выдали Марфу семнадцати лет за тридцатисемилетнего. Всё батюшка, Дмитрий Мартынович, династические браки устраивал… Кирсановы были родом знатные, с самим Ефремовым тягались. А Мартынов все время из-за своего худородства переживал. По легенде, привезли в Петровские времена из чухонской земли мальчика Мартина, взяли его в дети к самой коренной черкасне, вырастили, женили на казачке, и не было у донских казаков вернее человека. Прославился тот Мартин многими подвигами, в старшины вышел, дал начало роду Мартыновых, а Дмитрий Мартынович, прямой его наследник, получался полукровкой, «тумой», вроде Стеньки Разина. Вот и рвался с Кирсановыми породниться. Павел Кирсанов вскоре умер. Вспоминал Матвей Платов его образ и не мог вспомнить. Вроде и вместе служили… Помнил он его казаком ефремовской сотной команды, но те теперь в памяти были на одно лицо. Отец выделялся да, пожалуй, Дмитрий Иловайский… Где-то Павел потом служил, в Крыму, на Кубани… Точно, у генерала Бринка на Кубани. А потом, когда с Кубани три полка на изверга Пугача кинули, Кирсанов над теми тремя полками был старшим. Сидел он потом в Гражданском правительстве судьей… Ну, как же! Гоняли за ним года два по навету Карпа Денисова, что, мол, должен был Кирсанов казакам своего полка деньги за фураж, восемьдесят рублей, и куда-то те деньги подевались, и еще что-то про донских артиллерийских меринов [70] Коней для орудийных упряжек. — всего не упомнишь. Следствие тянулось, и все это Кирсанову в послужной список вписали, «а после того уже в преступлениях не бывал». Потом вроде всплыла правда, как масло на воде, кирсановский послужной список исчеркали, что невиновен, а Карпа Денисова за ложный навет на гауптвахту сажали. Поминала потом черкасня Денисовым, что Павла Кирсанова они уморили, наветом до могилы довели. Не смог человек пережить зряшного навета… Матвей же думал: «Не-ет, дыма без огня не бывает…»

Опустел в военные годы Черкасск. Скучно. Белели покрытые снегом «базы» артиллерийских лошадей. Тягали каких-то ребят, что, вопреки указу, направили вместо себя на службу наемщиков [71] Богатые казаки в то время часто нанимали служить вместо себя бедных — а иногда даже неказаков. . Очень скучно…

Благоденствуя в семье, слушал Матвей вместе с женой пересуды прислуги, больше и слушать нечего. Ужасался вместе с женой, что одна казачка мужа умертвить хотела, вырезала у себя при детородной части волосы, запекала в хлеб и есть ему давала. Да разве ж можно так жить! Рассказывала с восторгом прислуга, что пороли потом ту казачку на особом ночном сборе и отпустили, выпоров, с добронапутственным словом восвояси. Ну, так ей и надо!..

Батюшка Иван Федорович, стремительно старевший, порывался наставлять Матвея по хозяйству, намекал, что скоро помрет.

— Ты еще бодрый, молодой еще, — утешал его Матвей.

— Да бодрый не бодрый, а придется все ж в тот ящик лезть, где ни встать, ни сесть…

Но отца Матвей навещал редко. Тесть, Дмитрий Мартынович, не в пример интересней был. Сам осторожно выспрашивал: о войне, о начальниках, сам в тех местах воевал и места эти помнил.

— Проезжали ребята и говорили, что если б не Суворов… Правда или брешут?

— Кто ж его знает…

— Правда, что он стотысячную армию разбил, пока вы под Бендерами стояли?

— Правда.

— Ну вот, а ты говоришь!..

В знак особого доверия открывал Матвею глаза на тайные пружины войсковой жизни:

— Ты думаешь, почему меня Потемкин продвинул? Я ж в списке старшин двадцать пятым стоял… Иловайского держать! Мы с Иловайским двадцать колен враждуем.

— Какие же двадцать колен? Когда его… этого… Мартына из Лифляндии привезли? А ты про какие-то двадцать колен «тачаешь».

Глазки мартыновские, белобрысенькие, сужались. Бог его знает, может, и впрямь из чухонских земель… Говорил Мартынов жестко. Сильные люди не боятся про себя и других правду говорить.

— А ты слушай больше. Люди многое говорят, — и, наклоняясь к Матвею ближе, цедил: — Рабы, все рабы. Попридумыва-ли черт-те чего… А копнуть…

Рассказывал Мартынов Матвею, как приезжал при Петре II в Черкасск полковник Тараканов, читал казакам грамоту, чтоб беглых выдали, кто после 1695 года на Дон прибежал, а казаки сказали, что выдадут тех, кто с 1712 года на Дону живет, а о пришедших с 1695 года ударили молодому царю челом: «Выслать этих беглых нельзя, потому что из них у нас старшины и все лучшие люди и его Императорского величества слуги; если их выдать, то все городки опустошить; службы служить, границы и черты охранять будет некому».

Многое Матвею было внове, но он особо не вслушивался. Знал примерно, как люди наверх пробиваются, сам несколько лет назад в списке старшин в хвосте стоял, и не двадцать пятым, как Мартынов, — шестидесятым. А теперь — бригадир и кавалер. «Я еще и тебя поучу, как жить», — думал Матвей ухмыляясь.

К весне вернулся в армию.

Кампания 1790 года начиналась вяло. Пошли было вниз по Пруту, свернули к Рябой Могиле, но из-за безводья и болезней вернулись. Сил не хватало. Часть войск сняли на польскую границу, со шведами тоже война шла, австрийцы, похоронив Императора Иосифа, воевать расхотели, начали переговоры с турками, а русских в Валахию не пускали.

Осенью полегчало. Русский флот под командой адмирала Ушакова потопил турецкий и очистил устье Дуная от турок. Потемкин поднял войска и двинул их, в который раз, туда же, к Дунаю, с помощью флота брать Килию, Тульчу, Исакчу, а главное — Измаил.