Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

— Что делать, матушка? Воровство! — развел руками Потемкин. — Не с нас началось, не нами и кончится.

— У нас в городке случай был, Ваше Величество, — усмехаясь, начал Платов, помня «Скажи как-нибудь, государыне все равно». — Повадился один бурлак к казачьей женке лазить, а свекровь их обоих в амбаре застукала. Он, бурлак то есть, в темноте на кота наступил, кот и реванул. Свекровь — хромыль-хромыль — отворяет двери: «Кто здесь? Ты чего тут делаешь?» А он перепугался — убьет казак за жену — и говорит: «Я, бабушка, у вас ржаную муку украсть хотел». — «Нюрка, а ты тут чево?!»— «А я его Христом-Богом прошу, чтоб не воровал…»

Императрица звонко рассмеялась, запрокидывая голову.

— Веселый вы человек, Матвей Иванович! Присаживайтесь. Садись, князь.

Присели по обеим сторонам кресла императрицы.

— Насчет ржаной муки, Ваше Величество, на новоприобретенной земле урожаи невиданные. Дай Бог не соврать…

Громко стукая и прерывая светлейшего, подбежал посланный офицер:

— Висит, Ваше Величество.

— Кто висит? — не поняла царица.

— Барометр, Ваше Величество…

— Лучше бы не спрашивать, — вполголоса сказала владычица.

Они долго и весело болтали на зависть придворным. Но вот царица раз-другой внимательно посмотрела в другой конец залы.

— Не задерживаем ли мы тебя, матушка? — преувеличенно тревожно спросил Потемкин.

— Я хотела переговорить с французским посланником, во Франции Бог весть, что творится… — и она стала подниматься.

Платов вскочил, но слишком резво, и когда он оборачивался к Императрице, сабля его, описав дугу, ударила по ножке хрупкой подставки. Стоявшая на ней хрустальная ваза качнулась, повалилась. Матвей кинулся ловить, но подскользнулся на зеркально натертом полу и под звон разбиваемого хрусталя сам стал на четвереньки, хотя тут же рывком поправился и присел, оглушенный, балансируя руками.

Все ахнули.

Императрица, поднявшись, удивленно-усмешливо посмотрела на него и придержала своей рукой его отставленную руку.

— Не ушиблись, Матвей Иванович?

Эх, надо бы сказать! Но что?!

— И в падении своем я возвеличен Вашим Величеством! — звонко и радостно вскрикнул вскочивший Платов и, склонившись, чмокнул поддержавшую его руку Августейшей Государыни.

— Да он сама прелесть!

— На мне пословица оправдалась, Ваше Величество: казак если чего не украдет, то разобьет.

— Это все ваша сабля. Что ж вы ее в гардеробе не оставили?

— Не могу, Ваше Величество, жалованная, светлейший за Измаил наградил.

— Я еще не успела наградить вас, Матвей Иванович, — сказала царица, задумчиво разглядывая донца. — Но моя награда будет не меньше. Здесь тесно для такого «сына полей», как вы. Приезжайте ко мне весною в Царское Село. Я скажу, чтоб вам оставили комнату.

25 марта в Зимнем дворце был прием, и Матвей Иванович Платов получил во время оного орден Святого Георгия 3-й степени.

— За такую милость матушки-царицы, я вам скажу, не жаль и жизнь свою отдать, — дрогнувшим голосом возгласил польщенный кавалер.

Награда его не шла в сравнение с наградами, осыпавшими светлейшего. Платье, украшенное драгоценностями, тысяч в двести и знаменитый Таврический дворец, который строился Гарновским, но продан был за год до этого в казну.

В этом дворце дал Потемкин в последний раз весной 1791 года праздник в честь Ее Величества. Не знавали пышнее. И готовились к нему долго. А пока готовились, жил Матвей, как во сне. Нужды не ведал, стоял у Потемкина на всем готовом, свои деньги были и войсковых прихватил. Так что рисковал, в картишки поигрывал. Но другой риск, страшный и блестящий, завлекал его больше карт. Боролся светлейший за власть против Платона Зубова… Что из себя Зубов представлял? Да ничего. Шуточки да прибауточки. А сила у него страшная — царицын любовник. Не зря Румянцев про Екатерину говорил: «Если б знал ее любовника, послал бы ему подарки». А светлейший уже не тот стал. Удивляя жителей столицы великолепием, казалось, тяготился он почестями и самой жизнью. Не в полную силу боролся. И все же нагляделся Матвей у него, наслушался…

Съезжались к Потемкину многие, Зубовым оттесненные и оттого недовольные, говорили дерзко. Циники, прожженные люди, как послушать. Один раз, выпивая, подняли тост за честных людей, так кто-то рассмеялся: «За здоровье честных пить — боюсь, что мор будет».

Хитросплетения интриги Матвей не понимал, хотя старался вникнуть, но зиждилось все на неизвестных ему и непонятных связях, родственных, денежных… Одно понимал Матвей — в сложных, многоходовых комбинациях никто не ставил на законного наследника, на Павла Петровича. Спросил как-то Потемкина, а тот ответил:

— Зачем нам царь? Если надо, найдем еще одну немку.

— А Павел? Он же будет…

— Ублюдок он. Сережки Салтыкова сын.

Спаси и помилуй!.. Тут как бы головы не лишиться. Осознав, с чем играет, стал Матвей всматриваться, вслушиваться. Несколько раз бывал у царицы, приглядывался к ней, не то, что ослепленный страстями Потемкин. Бабы всюду одинаковы. Отметил, как преображалась она при виде красавца Зубова. Отбери у ней такую игрушку!

Императрица была к нему милостива, часто смеялась, кофеем угощала. Спрашивала, нравится ли?

— Отменный, Ваше Величество, — отвечал Платов. — Куда лучше нашего!

— Как же у вас его готовят?

— Да как и турки. В медных ступках толкут… Бабы все это делают, Ваше Величество. Буду на Дону, спрошу.

Видя царскую ласку, вертелись вокруг Платова придворные, кто приглядывался, а кто и открыто за каждым шагом следил.

Возвращаясь, рассказывал Матвей обо всем Потемкину, окунался в водоворот празднеств, пил, играл, засыпал под утро под те же разговоры:

— Жалует царь, да не жалует псарь.

— У этого псаря много таких сук на своре бывало…

От напряжения сны видел яркие, цветные, кабы не бессмысленность видений, за вещие сошли бы.

И увидел однажды явно степь осеннюю с посохшей, полегшей травою, дорогу, экипажи какие-то, людей, обнаживших головы, и у дороги на разостланном плаще лежал Потемкин…

Проснулся Матвей и думал тревожно: «А если и вправду осенью ноги протянет? Кто я? Атаман Екатеринославского Войска? Чего я тут делаю? Чего он хочет от меня?» Так и не придумав, хочет ли светлейший его, Платова, царице вместо Зубова подсунуть, или просто пустил вперед, как приманку, чтоб отвлечь внимание, а самому тем временем… А что тем временем?.. А может, пугает, блефует? Вот, мол, мои казачки!..

Нет, ефремовскую дорожку топтать дураков нету. Царствие ему небесное, бывшему тестю, помер от злой язвы… Да и было бы Войско, как Войско… Три полка всего…

Заворочался Матвей и встал, готовый бежать: надо бы с Зубовым поближе познакомиться. На всякий случай. Черт его знает, чем тут дело кончится!