Жорес Медведев - Никита Хрущев

Некоторые представители московской интеллигенции иногда звонили Хрущеву по телефону, чтобы поздравить его с праздником или сообщить о каком-либо событии. Такие проявления внимания всегда радовали Хрущева. Нередко звонил Петр Якир, семья которого после реабилитации поддерживала дружеские отношения с семьей Хрущева. Хрущев вначале живо откликался на сообщения Якира – главным образом о попытках реабилитации Сталина. Но затем частые звонки Якира стали вызывать у Хрущева недоумение и раздражение. «Чего он добивается? – сказал как-то Хрущев. – Если он провокатор, то он ничего не получит от наших бесед. Я и так всегда говорю то, что думаю». Звонил однажды Хрущеву Лен Карпинский, сын видного партийного публициста и друга Ленина В. Карпинского. Это было в апреле, когда Хрущеву исполнилось 75 лет. Карпинский зашел к своим друзьям в редакцию «Известий». Стали вспоминать о временах Хрущева. «Давайте позвоним Хрущеву, – предложил Карпинский. – У меня есть его телефон». К аппарату подошел сам Никита Сергеевич. Лен представился ему, напомнив, что их когда-то знакомил редактор «Правды» Сатюков. «Мы воспитаны XX и XXII съездами партии, – сказал Карпинский. – И мы всегда будем помнить вашу роль в разоблачении Сталина и реабилитации его жертв. Я уверен, что именно эти события в конечном счете будут определять значение нашей эпохи и вашей деятельности. И мы все тут собравшиеся желаем вам в день вашего рождения хорошего здоровья и долгих лет жизни».

Хрущев был обрадован и растроган. Он сказал, что не помнит самого Лена Карпинского, но хорошо знал и часто слушал его отца. «Мне особенно приятно, что вы сказали от людей молодого поколения. И я желаю вам успеха». Вообще 75-летие Хрущева не прошло незамеченным в западной прессе. Хрущев получил из-за границы много телеграмм, в том числе от де Голля, от английской королевы и от Яноша Кадара.

С годами Хрущев стал более критически относиться к себе и своей деятельности. Он признал немало своих ошибок. Но и здесь имелась граница. На многие упреки он отвечал твердо, что так должен был поступить коммунист и что он умрет как коммунист. Представление о том, каким должен быть настоящий коммунист, сложилось у него в 20-е годы. Но некоторые упреки Хрущев воспринимал крайне болезненно. Он очень нервничал, если читал или слышал, что он, Хрущев, антисемит. Он пытался доказать обратное, ссылался на дружбу с отдельными евреями, работавшими в его администрации. Он говорил при этом, что, может быть, многие из руководящих работников ЦК, воспитанные еще при Сталине, своими самовольными действиями вредили его репутации. Конечно, Хрущев невольно приукрашивал свою деятельность, но именно он решительно устранил многие из преступлений сталинской национальной политики.

В 1967 году у Хрущева произошел первый после отставки конфликт с властями. На Западе был показан снятый американцами биографический фильм о нем. Это вполне невинное событие вызвало, однако, неадекватную реакцию. Сын Хрущева подробно описал эту историю:

«…К 1967 году Брежнев уже с трудом переносил даже простое упоминание о Хрущеве. Люди такого склада, с одной стороны, добрые и слабые, с другой – тщеславные, по-особому относятся к своим дурным поступкам, по-своему переживают их. Совершив что-то подобное, они переносят свою ненависть на жертву, пытаясь тем самым доказать и себе, и окружающим собственную правоту. Упоминание имени отца в какой-то степени мешало упрочению его собственной роли в истории, ведь многое из того, что в этот момент приписывал себе Леонид Ильич, началось задолго до него.

…Как и следовало ожидать, ничего сенсационного или крамольного в фильме не было, построен он был исключительно на архивных материалах, фото– и кинодокументах. Реакция на фильм не заставила себя ждать. Отца не трогали и ничего у него не спрашивали. Гнев обрушился на окружающих. Первым на ковер вызвали начальника охраны Мельникова. О своей охране, изнывающей от безделья, отец горько шутил: “Не знаю, кого от кого охраняют, то ли меня от людей, то ли людей от меня”. Мельниковым давно были недовольны. Считали, что он слишком “прохрущевский человек”, старается угодить ему во всем, в чем может, помогает, словом, делает все, чтобы скрасить жизнь. Его поведение было не в духе времени. Фильм явился хорошим поводом для расправы. Его обвинили в потере бдительности: как он мог допустить интервью отца иностранному журналисту? То, что никакого, не только иностранного, но даже советского журналиста на даче ни разу не было, никого не интересовало» [182] .

60-е годы были десятилетием мемуаров. Писали мемуары не только маршалы и генералы, но и бывшие министры, конструкторы, ученые, деятели искусств. Работали над мемуарами Молотов, Каганович, Поскребышев, Микоян. Хрущев с интересом читал изданные в СССР воспоминания, иногда критиковал и поправлял авторов. Огорчили его изданные в 1969 году мемуары Г. К. Жукова. Когда Хрущев еще находился у власти, ему доложили о том, что Жуков начал работать над воспоминаниями. Предлагалось выкрасть их у опального маршала или другими путями помешать его работе. И хотя именно Хрущев был инициатором снятия Жукова с поста министра обороны в 1957 году, он дал достойный ответ на это недостойное предложение: «Ну и пусть пишет. Сейчас ему делать нечего. Ничего не предпринимайте, пусть делает то, что считает нужным. Все это очень важно для истории нашего государства. Жукова освободили за его проступки, но это никак не связано ни с его предыдущей деятельностью, ни с сегодняшней работой над мемуарами» [183] .

Жуков часто встречался с Хрущевым и до, и во время войны. Он стал командующим Киевским военным округом, когда Хрущев возглавлял партийную организацию республики. Но Жуков ничего не писал о встречах с Хрущевым, ограничившись упоминанием, что как глава округа он «счел своей обязанностью представиться секретарям ЦК КП Украины… и встретил самое доброжелательное отношение». Жуков не пишет о роли Хрущева в боях под Сталинградом, на Курской дуге, в освобождении Киева. Имя Хрущева встречается в большой книге только три раза, например в эпизоде, когда представитель Ставки Жуков прибывает в только что освобожденный Киев. «Изрядно проголодавшись, – повествует Жуков, – я зашел к Хрущеву, зная, что у него можно было неплохо подкрепиться» {16} .

Ничего не писали о Хрущеве и авторы других мемуаров, опубликованных после 1964 года, хотя они стали много и охотно рассказывать о своих встречах и беседах со Сталиным. Если же речь шла о Хрущеве, то он превращался в безымянного «секретаря ЦК». Все это в конце концов укрепило его в решении написать собственные мемуары {17} .

«…Первые разговоры о мемуарах, – пишет сын Хрущева, – начались еще в 1966 году, когда отец стал поправляться после болезни. К работе над мемуарами подключился и я. Первоначально предложил отцу обратиться в ЦК и попросить выделить в помощь машинистку и секретаря. Обращаться к начальству он отказался: “Не хочу их ни о чем просить. Сами предложат – не откажусь. Но они не предложат – мои воспоминания им не нужны. Только помешать могут”. Решили, что работать будем сами и помощи просить не станем.