Михаил Казовский - Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…

— Ты надолго в город?

— На три дня, бабулечка.

— Я надеюсь, этот вечер проведем вместе?

— Не сегодня. Завтра — обещаю. А сегодня я приглашен к Лавалям на бал.

— Ну, конечно: надеешься увидеться со Щербатовой.

— Как вы догадались?

— Я давно не видела тебя таким возбужденным.

— Просто я отвык от столичной жизни. Царское Село — все-таки провинция. Жизнь размеренная и неспешная. Один день похож на другой. В Петербурге же все иначе. Жизнь бурлит и все время преподносит сюрпризы.

— Ох, боюсь я твоих сюрпризов, Мишенька.

— Обещаю вести себя чинно-благородно. И высоконравственно.

— Вот болтун. Ну, ступай, балаболка. — Елизавета Алексеевна проводила внука грустным взглядом старого и больного человека.

Днем Михаил заехал к Краевскому, получил второй том «Отечественных записок», вышедший накануне, и просмотрел корректуру «Героя нашего времени». По дороге домой заглянул к Браницкому-Корчаку, тоже поручику лейб-гвардии Гусарского полка и участнику «кружка шестнадцати», попросил одолжить сто рублей до начала марта — времени, когда пришлют деньги из Тархан. Тот ответил, что сам находится в затруднении, но пятьдесят ссудил.

Вечером он отправился на бал к Лавалям. И, едва войдя, сразу увидел Марию Щербатову — на диване, стоявшем между двух вытянутых кверху окон. На княгине был изящный шелковый кринолин, узкий в талии и пышный возле щиколоток, рукава с буфами и открытые плечи, на запястьях — золотые браслеты, на шее — тонкое золотое ожерелье; волосы зачесаны гладко, сзади образуют толстые букли, сверху пришпилены три искусственные розы. Портили ее лишь румяна — немного перестаралась.

Лермонтов приблизился, шаркнул ножкой, поцеловал даме ручку. Мария благосклонно улыбнулась:

— Наконец-то мы встретились. Я уж не чаяла.

— Отчего же?

— Я посещала балы, а вас нет и нет.

— Пропадал на службе. Сегодня вырвался ненароком.

— Слава богу. Ваше присутствие, может быть, избавит меня от де Баранта.

— Надоел?

— О, не то слово. Ходит по пятам — и канючит о милости. Прямо хоть в Москву уезжай.

— Не тревожьтесь, я его осажу.

— Только, пожалуйста, никаких дуэлей.

— Нет охоты мараться.

Вместе прошли в буфетную, попросили принести чаю и бисквитов. Пили и смеялись от удовольствия.

— Я так рад с вами поболтать, Мэри. Вы единственный человек, кто удерживает меня в Петербурге, — так и подмывает написать прошение, чтобы перейти служить на Кавказ.

— Этого еще не хватало! Добровольная ссылка?

— Или избавление от многих проблем. Там мои друзья — Трубецкой, Раевский, Васильчиков и Мартынов; собираются ехать Серж Долгорукий, Фредерикс, Жерве. Даже Монго. Мне ли быть в стороне?

— Вы и так в стороне — ни один из них не имеет таких талантов, как ваши. Божий дар надо сохранять.

Он сказал нарочито небрежно:

— Для чего, коли я не могу жениться на той, кого люблю?

Мария опустила глаза.

— Кто же сия счастливица?

— Вы хотите сказать несчастная?

— Та, которую выбрал Лермонтов, самая счастливая.

— Та, которую выбрал Лермонтов, самая несчастная.

— Отчего?

— Оттого, что несу на плечах проклятие моих предков. Я, как Демон, не могу найти покоя — никогда, ни в чем и ни в ком. Приношу несчастья.

— Потому что не знаете радостей простой и мирной жизни в семье.

— Рад бы в рай, да грехи не пускают.

— Вы рискните.

— Как?

— Предложите своей избраннице руку и сердце — и посмотри́те, что будет.

— Вы так считаете?

— Я уверена.

Михаил задумчиво помешал ложечкой в чашке. Затем проговорил:

— Что ж, извольте. Драгоценная Мария Алексеевна, выходите за меня, коли пожелаете. — И взглянул на нее в упор.

Княгиня залилась краской, но просияла. Розовые губки сложились сердечком. Еле слышно ответила:

— Я согласна, Михаил Юрьевич.

Он оцепенел.

— Извините, не понял?

Она повторила громче:

— Я согласна выйти за вас и стать законной супругой.

— Вы не шутите? — произнес поручик испуганно.

— Нет, нисколько. А вы?

— Я, признаться, сказал это, чтобы испытать вас.

— Испытали. И что же?

— Вас не смущает отношение ко мне вашей бабушки?

— Нет, нимало. Я — вдова, независима, сама решаю свою судьбу.

— А где же мы будем жить?

— Где хотите. Можно снять квартиру, чтобы не зависеть от родичей. Можно уехать ко мне в Малороссию, если вы выйдете в отставку. Там и Мише-маленькому будет лучше.

Лермонтов какое-то время молчал, не зная, что сказать. Затем горестно спросил:

— Значит, вы согласны разделять все мои напасти? Мой несносный характер, вздорный нрав, муки творчества?

Щербатова ответила твердо:

— Да.

И посмотрела на него с умилением.

— Я тебя люблю, Миша.

Он схватил ее за руку.

— Я тебя обожаю, Мэри!

Михаил хотел поцеловать ее, но в этот момент рядом прозвучал голос:

— Что вы позволяете себе, сударь?

Это было сказано по-французски.

Оба вздрогнули и оглянулись: рядом с их столом стоял де Барант. Сын французского посланника продолжил:

— Уберите руки от мадам.

Михаил, продолжая сжимать ладонь Щербатовой, медленно поднялся.

— Кто вы такой, сударь, чтобы мне указывать?

— Я — ваш счастливый соперник.

— Мой счастливый соперник? — поэт рассмеялся. — Перед вашим приходом мы с княгиней объяснились и решили сочетаться узами законного брака.

— Вот как? — усмехнулся француз. — Но вчера Мария обещала выйти за меня.

Лермонтов взглянул на Щербатову. Та пролепетала:

— Это ложь. Ничего подобного не было и в помине.

Отпустив ее руку, он проговорил:

— Сударь, вы лжец и негодяй.

Де Барант насмешливо ответил:

— Если вы не трус и рискнете нарушить запрет царя на дуэли, можете принять мой вызов.

— Я его принимаю.

— В таком случае ждите моего секунданта.

— А вы — моего.

Они коротко раскланялись, и Эрнест удалился. Поэт с пылающими щеками медленно опустился на стул.

Мария прошептала:

— Боже, что вы наделали?

Глядя мимо нее, он отрезал:

— Ничего. Просто защитил вашу честь.

— Честь моя не запятнана, и ее защищать не надо. Поединок не должен состояться.

— Нет, теперь непременно состоится. Я не упущу случая, чтобы продырявить этого мерзавца.

— Я вам не позволю.

— Как сие возможно?

— Заявлю властям, и вас обоих арестуют.

— Донесете?

— Да.

— В результате его вышлют из России, а меня сошлют на Кавказ. Вы хотите этого?

— Нет, конечно.

— Тогда вы обязаны хранить молчание.

— Господи, да как же? — Она заломила руки. — Знать, что вы стреляетесь и, возможно, в итоге кто-то будет убит? Да еще из-за меня?!

Михаил криво улыбнулся.

— Вы за кого тревожитесь больше — за него, за меня или за себя?

— За всех.

— Хорошо, я обещаю, что буду стрелять в воздух. Если вы убедите в том же де Баранта, то никто не умрет.