Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Жизнь продолжалась, продолжалась и война. Состоятельные люди соревновались друг с другом в создании фондов для сбора средств в помощь армии. 9 декабря частный капитал организовал первый праздник в честь ведущейся войны. Демонстрация трудящихся прошествовала по Токио. В парке Уэно они осмотрели трофеи, добытые доблестной армией. Там же синтоистские жрецы помолились о даровании победы японскому оружию, а буддийские монахи отпели погибших на фронте. И синто, и буддизм научились обслуживать национальные потребности одинаково ловко.

Святилище Ясукуни стремительно пополнялось новыми и новыми поминальными табличками. До войны табличек насчитывалось всего 14 520, в результате победных боевых действий их количество возросло почти вдвое. Число посетителей военного музея при Ясукуни в 1894 году увеличилось в семь раз и достигло 7 миллионов человек.

Ударную силу японского флота составляли три броненосца водоизмещением по 14 278 тонн. Два из них Япония купила у Франции, один сошел со стапелей верфи в Ёкосука. Названия кораблей повторяли названия тех мест, которые были известны своими непревзойденными видами: Ицукусима, Мацусима и Хасидатэ. Японские поэты и живописцы уже много столетий воспевали их. Вряд ли они предполагали, что плодами их творческих усилий воспользуются военные моряки.

Япония прилагала колоссальные усилия для создания военной промышленности и достигла в этом отношении определенных успехов. Однако мощностей все равно не хватало, значительная часть флота была куплена за рубежом. Более 90 процентов потребностей в чугуне и стали обеспечивалось за счет импорта. Валюту же Япония получала в основном за счет экспорта шелка. Шелководство было признано стратегической отраслью экономики. Тыловой лозунг того времени: «Мужчина – солдат, женщина – работница. Шелковая нить нужна твоей стране». Военные победы Японии имели под собой шелковую основу. Женщины Японии гордились тем, что их продукция оказалась востребованной на ратных полях Кореи и Китая.

Япония наращивала экспорт шелка-сырца, но одновременно нарастал и ввоз хлопковой пряжи. Это привело к тому, что около 3 миллионов работниц потеряли работу. Почти все они являлись лишь частично занятыми, основной для них была работа в поле. Однако это все равно не могло не сказаться на благосостоянии японской деревни, тем более что зарплата тех, кто продолжал трудиться на текстильных предприятиях, тоже сократилась. В противном случае их продукция оказывалась неконкурентоспособной.

Основным поставщиком пряжи была Англия, доминировавшая на рынках Азии. Пряжа машинной выделки была дешевле, прочнее и тоньше. Правда, последнее ее свойство далеко не всегда отвечало вкусам японцев, привыкших к более толстым и шероховатым на ощупь тканям. Поэтому часто в качестве основы использовалась английская пряжа, а в уток шла отечественная. После первоначального увлечения европейскими тканями «от производителя» их ввоз стал сокращаться, а импорт пряжи – возрастать. Тем более что Япония не могла позволить себе существенно увеличить площади под возделывание хлопка. Отдать рисовые поля под хлопок было невозможно, а на холодном северо-востоке хлопок не рос.

Постепенное переоснащение текстильной отрасли (преимущественно морально устаревшим западным оборудованием), разница в потребительских вкусах, интенсификация труда при нищенской зарплате привели к тому, что доля иностранных хлопчатобумажных тканей в общем объеме продаж становилась все меньше.

Условия труда на текстильных фабриках были ужасными. Рабочий день длился 14–16 часов, зарплаты – нищенские. Работницы обитали в бараках, их жизнь напоминала тюремную. Половина из них сбегала с фабрики в течение первых шести месяцев. Женщин рекрутировали из депрессивных сельскохозяйственных районов. Особенно много работниц давала префектура Ниигата на северо-востоке Хонсю. Наряду с малоквалифицированным трудом на фабриках услуги «девиц из Ниигаты» были востребованы многочисленными публичными домами по всей стране. Девицы в особенности ценились за их белую кожу – солнечных дней в Ниигата меньше, чем в других префектурах. «Условия труда» в публичных домах были несколько лучше, чем на фабриках, текучесть кадров – меньше. В любом случае «освобождение» женщины от привычных условий сельской жизни сопровождалось громадными издержками.

Согласно неравноправным торговым договорам с западными странами, импортная пошлина на текстиль составляла всего 5 процентов. Таким образом, Япония не могла воспользоваться протекционистскими мерами. Тем не менее страна сумела создать процветающую отрасль. При этом она работала на самых современных структурных основаниях: потребляла привозное сырье и производила готовую продукцию. Профессиональное и территориальное разделение между производством пряжи и готовых тканей существовало и раньше, но теперь Япония включилась в международное разделение труда. При этом ограниченность ресурсов, среди которых на то время самым главным являлась земля, почти исключала для Японии роль «сырьевого придатка» для развитых стран. Производство шелка-сырца могло процветать в Японии только потому, что оно не требует больших производственных площадей, но зато требует аккуратности и трудозатрат. В стратегическом плане именно на такие технологии Япония и станет полагаться в будущем.

Рост японской текстильной промышленности мог произойти только при увеличении количества покупателей и объема продаж. И это действительно произошло.

Монетизация экономики привела к тому, что домашнее ткачество из хлопка и конопли, практиковавшееся раньше в отсталых районах (Кюсю, северо-восток Хонсю), прекратило свое существование. Домотканая одежда (в особенности из конопли) стала рассматриваться как признак бедности. А в Японии бедность никогда не считалась достоинством. Несмотря на все трудности переходного периода, стандарты деревенской жизни менялись к лучшему. Тем более что цены на текстиль, по сравнению со стоимостью риса, значительно снизились. Раньше прибыльным бизнесом была скупка старой одежды в крупных городах и перепродажа ее в деревне. Но в начале 80-х годов старьевщики стали жаловаться, что крестьяне теперь желают щеголять только в новой одежде. Горожане же, в свою очередь, стали носить свою одежду не так долго – понятие моды стало постепенно проникать в японское общество. Кроме того, следует иметь в виду: государственные служащие и многие работники частных предприятий стали появляться в присутственном месте исключительно в европейской одежде, но в домашнем обиходе они держались прежних привычек и сохраняли свой японский гардероб. Точно так же, как и те, кому было предписано носить униформу – школьники старших классов, студенты, военные, полицейские. Иными словами: европейская одежда не уничтожила японскую, она лишь потеснила ее из некоторых сфер, сделав жизнь более разнообразной. Дома обычных японцев оставались пока что прежними, стульев там не ставили, а сидеть на полу в брюках было страшно неудобно. Передвигаться на коленях – тем более. Даже в европейских кирпичных домах на полы обычно стелились татами. Произошло «удвоение гардероба» и, следовательно, увеличение потребления тканей.