Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Миура Горо

В результате убийства королевы Мин к власти в Корее пришла прояпонская партия во главе с отцом Коджона, Тэвонгуном (Ли Хаын). Любить невестку он не имел никаких оснований – ведь Коджон в свое время отстранил от власти своего отца под ее прямым влиянием. Самого Коджона посадили под домашний арест, он подписывал все документы, которые ему приносили японцы. Боясь отравления, он принимал только пищу, приготовленную в иностранных представительствах в Сеуле.

Заговор завершился вроде бы успехом, но он спровоцировал волну антияпонских настроений. Как в самой Корее, так и в мире. С октября этого года по апрель следующего в Корее было убито 43 японских подданных. Зато японские националисты, тяжело переживавшие утрату Ляодунского полуострова, несколько приободрились.

Токио к этому времени окончательно превратился в символ новой Японии – интернационализированной, современной, с сильной армией, агрессивной. Япония стала страной с разветвленной железнодорожной сетью, прекрасной почтой и телеграфной связью. Каменные правительственные строения Токио служили образцом для всей страны: здания префектуральных управлений и судов по всей стране тоже возводились из кирпича. Строительство шло настолько интенсивно, что в столице было непросто найти строительных рабочих. Активное освоение Тайваня и Кореи усугубляло нехватку рабочей силы дома [256].

Однако новое в Японии всегда стремились уравновесить старым, традиционным. В качестве якоря, удерживавшего Токио на плаву, был выбран Киото. Кирпич вступил в союз с деревом.

В 794 году император Камму переехал в только что построенный дворец в Хэйане. В 1895 году состоялись грандиозные мероприятия, приуроченные к 1100-летней годовщине основания древней столицы. В Киото было завершено строительство святилища Хэйан-дзингу, в котором стали поклоняться Камму. С 1940 года здесь стали поклоняться и императору Комэй – последнему императору, который «правил» из Киото. Новое святилище представляло собой реконструкцию здания из древнего дворцового комплекса.

В качестве одного из мероприятий, приуроченных к юбилею города, был впервые проведен знаменитый ныне «праздник истории» («дзидай мацури»). 22 октября, т. е. в тот день, когда Камму переехал в Хэйан, устроили грандиозное костюмированное действо. По улицам города прошли тысячи людей, которые в своих традиционных одеяниях олицетворяли разные периоды японской истории.

Основы японского централизованного государства были заложены в Нара. Исходя из любви японцев ко «временам начала», Праздник истории можно было бы устроить именно там. Однако за Нара прочно утвердилась слава «столицы буддизма», в VIII столетии монахи оказывали существенное влияние на поведение власти. И хотя к концу XIX века гонения на буддизм, предпринятые в первые годы правления Мэйдзи, уже прекратились, во всех государственных начинаниях предпочтение все равно отдавалось синто. В глазах государственных деятелей буддизму принадлежала роль не столько религии (идеологии), сколько «искусства». В этом смысле он принадлежал музеям и прошлому.

Праздничное шествие по улицам Киото

Дела в империи шли неплохо. В том числе и на потребительском рынке. В октябре в магазине «Даймару» устроили распродажу зимних вещей. Клиенту, который сделал покупку на сумму свыше 20 иен, полагался бесплатный обед. Приказчики едва справлялись с потоком посетителей. В первый день обедом угостились 900 человек, во второй – 600, в третий – 2000 [257]. В тогдашних магазинах снимали обувь, обслуживанием занимались только мальчики и мужчины. Они обслуживали женщин. Профессия продавца еще не превратилась в женское занятие. Многие домохозяйки по-прежнему продолжали чернить зубы, но начинали привыкать и к распродажам.

Плоды убийства корейской королевы японское правительство пожинало не слишком долго. Уже 11 февраля королю Коджону и наследному принцу удалось бежать из дворца. Это было особенно обидно, поскольку Япония праздновала очередную годовщину основания империи.

Каждый день во дворец Коджона являлись профессиональные плакальщицы, которые оплакивали покойную королеву на ее могиле. Король и принц сговорились с ними и, переодевшись в женское платье, сели в их тесные закрытые носилки. Плакальщицам пришлось усесться прямо на августейших особ [258]. Носильщики отправились прямиком в российское посольство, откуда, под защитой русских матросов, король стал руководить страной.

Исполняющим обязанности российского посланника в Корее в то время был временно назначен А. Н. Шпеер, служивший в российском посольстве в Токио. Он, естественно, состоял с королем в секретной переписке. Через какое-то время после бегства короля он вернулся на место своей постоянной работы в Японию. Нужно ли говорить, что такая малодипломатичная демонстративность вряд ли могла внести свою лепту в улучшение отношений между двумя странами.

Действия Японии в Корее не вызывают симпатии. Что до России, то достойно удивления, насколько ее политическая элита оставалась верна своим пространственным поэтическим принципам: чем больше простора, тем лучше. И это при том, что Россия к тому времени не сумела сколько-нибудь достойно обустроить уже имевшиеся на Дальнем Востоке территории. Однако отдавали себе в этом отчет немногие. К их числу принадлежал отец Николай. Комментируя визит в Японию редактора «Нового времени» С. Сыромятникова, он писал: «Жаль, что предубежден он против японского народа, ненавидит японцев, как заклятых врагов. Приезжал он в Китай с князем Ухтомским, привозившим подарки от Государя Императора к китайскому Богдыхану и его матери. Князь Ухтомский был в Японии вместе с Государем-Цесаревичем, когда он в Ооцу так варварски оскорблен был японцем. Но этот дикий поступок составляет истинную скорбь почти всей Японии. Зачем же набрасывать из-за него черный покров на всю Японию? Убежден он, что Россия должна взять Корею, чтобы не взяла ее Япония; убеждение это, вероятно, князя Ухтомского, а может, и выше кого. Избави Бог от этого! Вот тогда бы Россия точно навсегда бы поссорилась с Японией, да и с Кореей тоже, ибо четырнадцатимиллионный народ нельзя проглотить без того, чтобы не стало пучить брюхо, как бы просторно оно ни было» [259].

Будучи убежденным государственником, отец Николай понимал в геополитике и жизни намного лучше, чем те люди, которые руководили страной и твердили об «интересах России».