Александр Мещеряков - Император Мэйдзи и его Япония

Потери полиции составили около 500 человек ранеными. Количество пострадавших среди бунтовщиков оценивается в одну-две тысячи, 17 человек погибли. У большинства из них были обнаружены сабельные раны на спине. Полиция арестовала 2000 человек. Из них 40 получили тюремный срок. Наиболее активными погромщиками оказались рикши и извозчики, рабочие и ремесленники, не имевшие отношения к «Лиге». В действиях лидеров «Лиги» суд не нашел состава преступления. Они быстро начали сотрудничать с властями. Трое из них занимали впоследствии министерские должности. Зато министр внутренних дел и начальник токийской полиции были уволены.

Проверка личности в Токио

Поставленные под жесткий контроль газеты и журналы тут же смягчили тон и сосредоточились на торжественных встречах возвращавшихся с поля боя героев. В октябрьском указе, посвященном заключению мира, Мэйдзи, поблагодарив свой народ за геройство, бережливость, мудрость, патриотизм, верность и самоотверженность, не преминул напомнить и про помощь духов предков. В последних строках указа содержалось недвусмысленное предупреждение: «Мы строжайше предупреждаем наших подданных воздержаться от манифестаций, вызываемых лишь тщеславной гордостью. Предлагаем им предоставить это их законным защитникам и со своей стороны сделать все, что в их силах, для усиления Империи» [335].

Шумных антиправительственных манифестаций и вправду больше не проводилось. Однако министра иностранных дел подвергли остракизму. Проводы Комура в Америку были восторженными, но его возвращение в октябре, как он и предполагал, оказалось совсем не таким радостным. Весь путь Комура от вокзала до императорского дворца охраняли войска и полиция. Активных демонстраций протеста не наблюдалось; толпа, собравшаяся возле вокзала, хранила траурное молчание, показывая тем самым, что вина за «унизительные» условия мира лежит именно на министре иностранных дел [336].

Сам Комура вернулся в Токио без оригинала Портсмутского договора. Уже в Иокогаме, куда прибыл корабль с членами переговорной команды, его переправили на миноносец, потом в открытом море договор перегрузили на борт небольшого пароходика, а уже потом сушей довезли до Министерства иностранных дел.

В отличие от японско-китайской войны десятилетней давности, Мэйдзи на сей раз никуда не выезжал из Токио. Тогда он вернулся в столицу из Хиросимы триумфатором. Теперь роль триумфатора была отдана адмиралу Того. Он прибыл в Токио 22 октября. К этому времени его стали называть «отцом моря». Патерналистская метафора, в центре которой находился сам Мэйдзи, распространялась и на его наиболее заметных подданных. Европейские же журналисты предпочитали превозносить Того как «современного Нельсона».

На следующий день после прибытия Того император Мэйдзи произвел смотр, в котором участвовало около 200 боевых кораблей – почти весь японский военно-морской флот. В Иокогаме он поднялся на борт броненосца «Асама». В течение четырех часов император осматривал стоявшие на рейде Токийского залива корабли. Их названия совпадали с названиями сортов папирос и говорят сами за себя – «Фудзи», «Асахи», «Сикисима». На рейде стояли и трофейные броненосцы – «Николай» и «Полтава». Пять новых подводных лодок произвели показательное погружение. В смотре не смог принять участие флагманский корабль «Микаса». 11 сентября он спокойно стоял на рейде в Сасэбо, но ночью на его борту раздался ужасный взрыв. Погибло 339 матросов. Считается, что некоторые из них втайне от офицеров устроили попойку, потеряли бдительность и неосторожно обращались с огнем. Возможно, что матросы решили отметить окончание войны. Русский флот не смог пустить ко дну японский флагман, его вывело из строя родное японское сакэ.

По оценкам прессы, на берегу Токийского залива собрался миллион зрителей [337]. Никто из них, разумеется, не мог видеть Мэйдзи. Но каждый из них знал, что он где-то рядом. Его бытие стало перекрывать физическую возможность индивидуального взгляда. Мэйдзи не было нигде. Он был всюду.

Не обошел Мэйдзи своим вниманием и иностранцев. По случаю победы он устроил дипломатический прием. Особая торжественность обеспечивалась тем, что их пригласили сидеть за одним столом с императором. Такое случалось нечасто. Только во время празднования серебряной свадьбы Мэйдзи (1894) и по случаю вступления в силу новых, равноправных договоров с иностранными державами (1899) они удостаивались такой чести [338]. Обычно Мэйдзи сидел за отдельным столом.

Для подданных императора и рядовых потребителей, подавляющее большинство которых жили от получки до получки, война, помимо патриотических восторгов и похоронок, означала очередное повышение цен. Как им было не повыситься, если страна потратила на войну семь довоенных бюджетов – около двух миллиардов иен? Эта сумма превышала расходы на войну с Китаем в восемь с половиной раз. Из 10 миллионов трудоспособных мужчин не менее 2 миллионов так или иначе работали на военно-промышленный комплекс. Все они говорили о том, что война им по сердцу, но где-то в самой глубине души они думали по-другому. В годы войны у чадолюбивых японцев резко упала рождаемость. И дело не только в том, что солдаты были оторваны от радостей жизни. Реальная зарплата простых японцев сокращалась из-за инфляции, им было все труднее сводить концы с концами – они платили все новые и новые налоги, они платили и за правительственные займы, сделанные во время войны в Нью-Йорке и Лондоне. Япония сумела провести индустриализацию, практически не прибегая к заимствованиям за границей, вести без них победоносную войну она не сумела. Это был налог на превратно понятый патриотизм. В свое время генерал Грант советовал Мэйдзи не делать иностранных займов. Державы с удовольствием дают взаймы, но только затем, чтобы поставить заемщика в зависимое положение, – говорил многоопытный генерал. Тогда правительство вняло его совету, теперь оно утратило прежнее благоразумие. Писатель Арисима Такэо с горечью записал в своем дневнике, что день войны стоит 500 тысяч долларов. За два таких дня можно построить превосходный университет. А университетов в Японии было всего два – в Токио и в Киото.

С 1894 года налоги возросли в 4,3 раза. Два десятилетия назад вопрос о земельном налоге – платить три процента или же два с половиной – служил предметом серьезных дискуссий. В 1905 году он составил уже пять с половиной процентов, и ни у кого особых вопросов это не вызывало. «Надо потерпеть», – говорили люди и платили, платили, платили. За два прошедших десятилетия управляемость народом стала намного лучше, он стал явно послушнее. Внимательный наблюдатель улавливал глухое недовольство, но оно не принимало угрожающего характера. Люди, прошедшие обязательный курс обучения в школе и в армии, воспринимали свои бытовые проблемы с пониманием к нуждам страны. За прошедшие годы их кругозор существенно расширился. Теперь им было стыдно думать о себе – блеск империи слепил их.