Виктор Фрадкин - Дело Кольцова

А. Жид пишет, что у него «окончательно раскрылись глаза (т. е. он окончательно переменил фронт в отношении СССР), начиная с Тифлиса». Со слов МАЛЬРО я знаю, что в Грузии А. Жид подвергся большой обработке со стороны местных писателей, в частности Т. Табидзе, П. Яшвили, Жгенти, Джавахишвили, которые изливали ему свои контрреволюционные настроения. Там же, в Грузии Жид имел встречу с каким-то вернувшимся из ссылки контр-революционером (фамилия мне неизвестна) который беседовал с ним и прочел ему запрещенную антисоветскую поэму ЕСЕНИНА, переводя ее на французский язык.

Спутники, приезжавшие с А. Жидом из Франции — Эрбар, Ласт, Шифрин, Дабит и Гийу, также способствовали клеветническому направлению книги Жида. Первые трое из них говорили по-русски и это служило для всей группы формальным поводом уклоняться от переводчиков и вообще от всякого контроля их встреч и подлинности их бесед.

Немецкая группа в ассоциации возглавлялась Фейхтвангером, Реглером, Бределем, Брехтом, Бехером (три последних — коммунисты). Фейхтвангер, познакомившись на первом конгрессе с советскими писателями, поднял вопрос об издании в Москве антифашистского немецкого литературно-художественного журнала. Его просьба была мною передана и выпуск журнала разрешен с начала 1936 года, под названием «Дас Ворт». Журнал вышел под редакцией Фейхтвангера, Брехта и Бределя. В Москве журнал редактировал Бредель, секретарем редакции была М. Остен.

После отъезда Бределя и Остен московским редактором «Дас Ворт» остался. Ф. Эренбек и секретарем — А. Бамдас. В этот последний период Фейхтвангер проявил крайнюю нервность и недовольство положением журнала. В ряде писем и обращений в ЦК (через парижское полпредство) он жаловался, что журнал находится в тяжелом положении, и материальном, и литературном, что все три редактора, находясь за границей, оторваны от редакции, что советская цензура задерживает литературный материал, что авторы получают гонорар с огромным опозданием и т. д. Единственный выход из создавшегося положения он видел в переводе издания журнала в Париж, с тем, однако, чтобы расходы по изданию оплачивались из Москвы. По этому поводу я направил в ЦК возражение, указывая, что при переходе в Париж журнал может попасть под чуждые влияния и тогда лучше совсем закрыть его. Однако закрытие «Дас Ворт» лишало бы антигитлеровскую немецкую печать одного из последних журналов. Поэтому НИКИТИН дал от отдела печати ЦК указание — сохранить журнал в Москве и удовлетворить просьбы Фейхтвангера об упорядочении редакционной работы и своевременной выплате авторам гонорара.

Я и ЭРЕНБУРГ входили в секретариат Ассоциации писателей. Я поддерживал связь с Ассоциацией из Москвы, Эренбург был постоянным представителем при секретариате в Париже. Информации его носили характер обескураживающий и панический. Согласно этим информациям, подавляющее большинство иностранных писателей занимают враждебные или, в лучшем случае, нейтральные позиции в отношении Советского Союза и вообще антифашистская работа среди интеллигенции сейчас невозможна.

После первого конгресса Ассоциации писателей в Париже, в 1935 году, я и А. С. ЩЕРБАКОВ (тогда секретарь Союза советских писателей) имели резкое объяснение с Эренбургом, указывая ему на возмутительность его враждебно-пренебрежительного отношения к советской литературе и принижения всего советского перед иностранцами. Он ответно упрекал нас в «квасном патриотизме».

ЭРЕНБУРГ враждебно относился к БАРБЮСУ, Арагону, МУССИНАКУ и другим писателям-коммунистам, высмеивал их и старался дискредитировать. Он был против созыва второго антифашистского конгресса писателей, доказывая, что «сейчас не время, в России идут процессы, можно раздразнить троцкистов, они явятся на конгресс и тогда советским делегатам не поздоровится». Спор мой с ним по этому поводу кончился в марте 1937 г. указанием из Москвы о желательности созыва конгресса в 1937 году. Тогда он сказал: «Можно, значит, еще протянуть до 31 декабря 1937 года» (конгресс был все же проведен в июле).

Он считал «недемократичным» неприглашение Андрэ Жида на конгресс и излишними выступления, которые были сделаны советскими делегатами против троцкистов и правых.

Советская делегация на конгресс приехала совершенно не подготовленной, без написанных выступлений. Секретарь Союза — СТАВСКИЙ деморализовал делегацию, расколов ее на две части беспринципной склокой.

СТАВСКИЙ и ВИШНЕВСКИЙ выделяли себя среди остальных, требовали для себя особых привилегий перед своими товарищами и перед иностранными делегатами. ВИШНЕВСКИЙ во время конгресса появлялся пьяным и приставал к иностранцам-писателям с провокационными выходками — например: «мы сегодня ночью в одном месте постреляли десяток фашистов, приглашаем вас повторить это вместе на следующую ночь». Такое поведение и слабая подготовка советских литераторов производили на членов конгресса тяжелое впечатление. Я несу за это ответственность, как руководитель делегации.

Второй конгресс дал возможность изменить руководство Ассоциации писателей, удалив из него Андрэ Жида. Ведущую роль в нем получили коммунисты — АРАГОН, МУССИНАК, БЛЕК, РЕГЛЕР, БРЕДЕЛЬ и беспартийные, прочно стоящие на позициях поддержки СССР — Ж. Р. БЛОК, МАЛЬРО, ДЮРТЕН, ФЕЙХТВАНГЕР, Генрих МАНН. База Ассоциации, однако, несколько сузилась, в связи с отходом от нее колеблющихся элементов.

Воспользовавшись затруднениями общеполитического характера во Франции, Эренбург занял открыто враждебную позицию в отношении руководства Ассоциации и стал высмеивать все усилия писателей — коммунистов Арагона, Блека и других сохранить единый фронт с сочувствующими. Он уверял иностранных писателей, что связь с русскими невозможна, в виду официально проповедуемой в СССР «ксенофобии» (ненависти к иностранцам). С другой стороны, он писал в Москву о невозможности контакта с западной интеллигенцией.

Лично посетив Москву в начале 1936 года, ЭРЕНБУРГ развил и обобщил свои информации. Он заявил мне, что массовые аресты и последние судебные процессы отталкивают от нас западную интеллигенцию, что «мы сами себя изолируем» и что «дальше будет еще хуже». Это произвело на меня большое впечатление, совпадая с моими настроениями в тот момент.

ЭРЕНБУРГ просил меня следить за тем, чтобы в Москве не очень нападали на лево-буржуазных иностранных писателей, даже если кто-нибудь из них временно согрешит выступлением против СССР — «надо, мол, дать ему время передумать».

Я согласился с ним.

Во время процесса право-троцкистского блока я предложил присутствовавшим в зале писателям написать свои впечатления и в целях пропаганды послать их за границу. ЭРЕНБУРГ отказался это сделать и стал отговаривать других: «На эту тему полезнее будет помолчать». Его также приводила в ярость популяризация истории русского народа. В этом он видел проявление реакционного шовинизма: «Александра Невского уже произвели в большевики, теперь очередь за святыми Сергием Радонежским и Серафимом Саровским — это производит за границей отвратительное впечатление».