А. Лидин - Сказания о русских витязях

— Ну, индийцы! — вскричал он по сем громогласно. — Тиран, возмущавший спокойствие ваше, уже погиб, а вы воспользуйтесь его погибелью и возвратитеся к должности вашей и повиновению, которыми обязаны вы Великому Моголу. Что ж касается до меня, я не волхв, так, как видно, оболгал меня пред вами коварный сей жрец, и нимало ничем не прельщал императора, но только истолковал ему пророчество, гласящее о Селине и Чердане, и доказал ему ясно, что сей злотворец есть гнусный эфиоп Карачун, похитивший и у меня сестру и зятя. А сей коварный первосвященник обнес меня вам и искал моей смерти для того только, что я исторг из несытых его челюстей неповинных иностранцев, которых он предавал огню, а имением их бессовестно наполнял свои сокровища и делился ими с сообщниками своими. Он, увидя, что Великий Могол ясно разобрал нашу неповинность, а его коварство, ушел тайно из дворца со своими соумышленниками и, опасаясь достойного наказания, возмутил вашу против меня храбрость сим нелепым обманом, дабы тем избыть своей казни. А хочу ли я над вами царствовать, так, как он старался вас в сем уверить, то это вы теперь сами видите, ибо, поражая сего беззаконника, не себе я вас покоряю, но законному вашему государю. Впрочем же, хотя бы вы и сами пожелали воцарить меня над вами, то и тогда бы я не согласился, потому что великие боги не простым человеком на свет меня произвели, но сыном сильного владетеля над храбрыми славенами. А в доказательство истины моих слов допросите сами сих бездельников, — говорил он, указывая на жрецов, — они вам ясно объявят все свое злодейство так, как и первоначальника своего.

Во время сей речи народ внимал его спокойно и, будучи поражен его видом, храбростью и истиною его слов, весьма удобно преклонился к вероятию и бросился на жрецов, которые хотели было предаться бегству. Индийцы, поймав их всех, привязали перед Светлосаном и принуждали их признаться в их грехе, в котором обличал их Славенский князь. Устрашенные и терзаемые совестью жрецы недолго в сем колебались, но, бросившись на колени пред князем и народом, признались во всем, в чем их Светлосан ни обличал, и только просили себе единой пощады их жизни. Но народ, раздраженный их злодействами и тем, что они его преклонили к бунту против Могола, бросился на них с остервенением и растерзал их на мелкие части.

По сем кровопролитном действии возгласили индийцы:

— Да здравствует наш Великий Могол и да живет несчетные лета!

Славенский князь, обрадованный столь скорым утишением бунта, похвалил чернь, что она столь скоро вышла из заблуждения своего и обратилась к должности. Народ, со своей стороны, благодарил его, что он разрешил его ослепление и наказал причинителя всего сего смятения, причем просил униженно Светлосана, дабы он предстательствовал за него у Великого Могола, что он ему охотно и обещал, обнадеживая всех государскою милостью. Также присовокупил к сему увещание, чтобы впредь и народ остерегался от подобных сему возмущений и пребывал непоколебим в верности к своему государю.

Прельщенные храбростью и разумом его индийцы препроводили его с плесканием и похвалами до императорского дворца и остановились пред оным, ожидая себе от Могола милости или казни. Между тем Светлосан, после-дуемый своими сопутниками и лучшими людьми из народа, пошел во дворец, на крыльце коего стоял уже Могол, дабы встретить победителя. Как скоро вошел на оное Светлосан, то и бросился в его объятия Абубекир и, проливая радостные слезы, возопил к нему:

— Непобедимый защитник мой! Чем воздам тебе за великую твою мне услугу? И какими похвалами возвеличу тебя за высокие твои подвиги? Царства моего тебе мало, ибо я не токмо его, но и жизнь мою от тебя ныне получаю. Разве назову тебя по старости лет моих сыном, но и сим не тебе, а себе учиню я славу. При столь знаменитых твоих подвигах остается мне единое сие, чтоб, соорудив тебе жертвенник, воскурить на нем фимиам, яко божеству, спасшему престол и жизнь мою.

— Государь! — ответствовал ему смиренномудро Светлосан. — Не мне приписуй славу за усмирение бунтующих твоих подданных, но богам, действовавшим моею рукою.

— О добродетельная душа! — возопил император в восхищении. — Неложно я сказал, что ты более царства моего стоишь, но ради богов, продолжи благодеяния твои ко мне и хотя из единой милости удостой меня называться твоим отцом и иметь честь оставить тебе мой престол.

При сем слове восплескал весь народ и, бросившись на колени, возопиял:

— Да здравствует наш юный Могол Светлосан и да живет к благоденствию нашему многие лета!

Услышав сие, Абубекир продолжал говорить с приязнью Славенскому князю:

— Ты слышишь глас народа — он есть глас божий; преклонися хотя бессчетными его желаниями и воцарись со мною. Я знаю, что ты великодушен и не захочешь лишить моего сына его наследия; но, может быть, судьба навеки его от меня похитила, а ежели, по счастью моему, возвратится он к жизни, то он и тем весьма доволен будет, когда ты отдашь ему половину моего царства и будешь ему вместо отца, защищая и наставляя его, как сына.

Во время сего предложения Светлосан стоял смиренно, потупив в землю свои очи, по окончании ж Абубекировой речи ответствовал ему так:

— Желание твое и народа твоего, государь, делают мне более чести, нежели стоят мои дела, ибо я уже тебе объявил, что усмирение бунтующих не моею силою учинено, но промыслом всесильных богов, и так все похвалы за сие принадлежат им, а не мне. А за доброжелания твои и твоего народа ко мне потщусь я во всю мою жизнь воздавать всех тем, чем силы мои дозволят. Но скипетра твоего себе я не желаю: хотя земля твоя великолепствует всеми щедротами природы, а мое наследие отдано в жертву жестоким хладам, но оно мне приятнее всякой страны. Весьма я счастлив буду, когда научусь и оным управлять достойно. Итак, государь, оберегай великолепную сию страну любезному твоему сыну, которого боги, конечно, тебе возвратят, а премудрость твоя наставит его, как оною править.

Сие бескорыстие наипаче восхитило индийцев, которые услышав его отрицание, наиболее воспламенилися желанием иметь его своим государем. Абубекир равномерные имел с народом мысли и неотступно просил Светлосана, чтоб он хотя до оживления его сына пробыл в Индии и царствовал с ним совокупно. Но Славенский князь противополагал ему на то непреоборимый свой долг, повелевающий ему искать сестру и зятя. Сими и прочими убеждениями склонил он наконец Могола согласиться на его отъезд, но чернь, будучи во всем пристрастнее и нерассуднее просвещенных умов и во всем чрезвычайна, возопияла к императору, что она откажется от повиновения ему, ежели он отпустит Славенского князя и не воцарит с собою, а Светлосана убеждала тем, что ежели он добровольно не склонится на желание народное, то приставят к нему стражу и принудят невольно над ними воцариться.