Альфред Кейзерлинг - Воспоминания о русской службе

Кроме моих «крестных» — адъютанта Бернова, бывшего офицера-кавалергарда, и Завремовича, ныне перешедшего на гражданскую службу офицера личной императорской охраны из гвардейского стрелкового батальона, — барона Корфа сопровождали тогда еще два офицера-порученца: Паскевич из лейб-гвардии гусарского полка и Данилов, бывший морской офицер, ставший уральским казаком.

Когда мы остановились в одной из станиц под Благовещенском, на борт поднялся войсковой старшина, казачий полковник С., чтобы по дороге сделать доклад барону Корфу. Вечером после изобильной пирушки Данилов и этот полковник бурно заспорили, не помню уж по какому поводу. Во всяком случае, кончилось тем, что С. бросил Данилову вызов и попросил меня быть секундантом. Дуэль должна была состояться сразу по прибытии в Благовещенск.

Хоть я и не знал С., но по нашим балтийским понятиям о чести счел невозможным отказать ему и договорился с контрсекундантом — это был Бернов — о месте поединка. Новые товарищи посмеивались над моей готовностью стать в этаком деле секундантом совершенно незнакомого казачьего старшины и говорили: «Будьте уверены, он струсит!»

Я попытался уладить размолвку миром, но полковник мой оставался кровожаден, ни на что не соглашался, только твердил: «Жду, не дождусь, когда Данилов будет у меня на прицеле!»

Наутро по прибытии в Благовещенск мы сели в лодку и переправились на китайскую сторону, избранную местом поединка. С. вместе с врачом и вторым секундантом должен был ожидать нас там. Когда мы с Даниловым, двумя его секундантами и одним незаинтересованным свидетелем причалили к берегу, полковника мы не увидели.

Утро выдалось очень холодное, мы разожгли костер, поставили чайник и распаковали завтрак. Целый час прождали — о г-не С. ни слуху, ни духу. Я попал в совершенно дурацкое положение и поневоле выслушивал насмешки по поводу героизма г-на С. Мы уже собирались вернуться на пароход и тут вдруг заметили, что к нашему берегу плывет лодка с единственным пассажиром; он привез мне запечатанный пакет. В нем было извинительное письмо, в коем полковник С. драматически живописал, как встретил жену и детей и не смог причинить им боль, подвергая свою жизнь опасности. Он, мол, надеется, что я пойму его соображения. Второе послание было адресовано Данилову. В нем С. заявлял, что был во всех отношениях не прав, опрометчив и груб, а потому нижайше просит г-на Данилова простить его.

Все общество разразилось громким хохотом, в дураках остался один я. Данилов еще и поинтересовался: «Требует ли ваш суровый кодекс чести, чтобы я дал удовлетворение вам?» Я поблагодарил за учтивость и на обороте письма, которое отослал обратно г-ну С., написал: «Сожалею о знакомстве с Вами, впредь мы с Вами незнакомы».

Это происшествие стало для меня уроком на все будущие годы, прожитые мною в России.

После короткой задержки мы одолели последнюю тысячу верст от Благовещенска до Хабаровска, но оставались в Хабаровске недолго, так как генерал-губернатору надлежало выехать во Владивосток, где в ту пору возводили оборонительные сооружения. К подъему российского военного флага ожидался визит военных кораблей всех наций и большие торжества.

Поездка, однако, как-то не заладилась. Уровень воды в Уссури, который, как и в Амуре, подвержен сильным колебаниям, упал ниже нормы, и, судя по всему, на протяжении 600 верст вверх по реке до небольшого притока Сунгачи наша «Ингада» далеко не везде найдет подходящие глубины. Поэтому в качестве сопровождения были взяты еще два парохода, с меньшей осадкой.

Небольшая речка Сунгача вытекает из озера Ханка и до впадения в Уссури верст двести змеится по болотистой тростниковой равнине. Шириной эта речка всего шагов двадцать, но весьма глубока. Специально построенный для нее пароходик обеспечивал сообщение между озером и Уссури.

Озеро тоже имеет свои особенности. Оно 80 верст длиной и 60 верст шириной, но глубина его в среднем не более 6–7 футов. Южная половина принадлежит Китаю, северная — России. Берега заболочены, густо поросли лесом и камышом, совершенно безлюдны и необычайно богаты зверем и птицей. Тигр тоже охотно заходит в эти места — из-за обилия кабанов. У самого озера дурная слава по причине неприятной волны, которая способна даже опытнейшего моряка отправить на корм рыбам. По озеру опять-таки курсирует специальный пароход.

Казалось, путешествие барона Корфа по Уссури были застраховано от неприятностей. Но едва мы прошли первые 200 верст, как «Ингада» напоролась на подводную скалу, получила большущую пробоину, и у берега ее лишь с трудом удалось посадить на песок. Каюты уже заливало водой, и наш багаж частично промок. Мы перешли на один из пароходов сопровождения, но еще через 300 верст он намертво застрял на мели. Третий пароход, совсем маленький, принадлежал почтово-телеграфному ведомству; на нем нашлось место только для барона Корфа с супругой и для нескольких генералов. Мы, остальные, числом одиннадцать персон, перекочевали в две шлюпки, которые пароход тащил на буксире. Но у самого впадения Сунгачи в Уссури и этот пароход сел на мель, место было очень мелкое, а дно — мягкий песок. Чтобы снять судно с мели, команда и все мы спустились в воду и попробовали вручную приподнять киль. В конце концов, эти усилия увенчались успехом, потому что сама банка была узкая, а вода подле нее — глубокая. Однако ж мы все с грустью обнаружили, что перстни, которые были у нас на пальцах, во время работы соскользнули и безнадежно пропали.

На своих байдарках подплыла семья гольдов {65} 65 Гольды — устаревшее название нанайцев (нани). , хотела преподнести нам свежий кабаний кострец. Мы объяснили, какие сокровища пожертвовали их речному богу, чтобы сняться с мели: среди перстней были очень дорогие, например большой рубин семейства Паскевич; сам я потерял перстень с печаткой и еще два милых сердцу сувенира. Большие и маленькие гольды принялись нырять как лягушки, но, пока мы оставались там, ничего не нашли. Улыбнулась ли им удача позднее, я не знаю.

Здесь нам довелось пережить еще одно ужасное и странное событие. Мы сами стояли в воде лишь по колено, как вдруг — всего в двух шагах от нас — боцман, который проплыл вперед с мерной рейкой и вылез из лодки в уверенности, что уже находится на песчаной банке, у нас на глазах исчез под водой. Когда мы, наконец, баграми и слегами вытащили его, он был мертв. Как выяснилось, прямо перед нами разверзался омут глубиной футов 20, и оттуда бил ледяной ключ. Поскольку же день был очень жаркий, боцмана мгновенно хватил удар.

Плавание по узкой, словно канал, но очень глубокой Сунгаче весьма своеобразно. Пароход, построенный специально для этой реки, выглядел как детская игрушка, и называли его «утюг»: он был очень маленький, короче, чем река в ширину, так как на изгибах узкого русла недоставало места для свободного поворота. На этом пароходе расположился только барон Корф с женою и ее горничной. На носу и на корме — винт был заглублен в середине суденышка — имелись особые устройства, посредством которых он упирался в мягкий береговой грунт, чтобы затем взять другое направление.