Ким Сен - В водовороте века. Мемуары. Том 3

— Говорят, что мужчины, уроженцы провинции Пхеньан, по характеру грубые и взбалмошные. А я вижу, что вы, командир, человек с душой нежной, как шелк. Была бы у меня дочь, обязательно выдала бы ее замуж в провинцию Пхеньан. Да вы кушайте на здоровье, закуски у нас не ахти какие. Ешьте побольше каши и обязательно вылечитесь у нас, в этом доме. Когда я обедал или ужинал, она с какой-то особой настороженностью усаживалась перед топкой, желала душой, чтобы я обязательно съел всю свою порцию.

Поэтому я даже при отсутствии аппетита, чувствуя ее горячую заботу и искренность, обязательно старался съесть всю пищу, разложенную на столике с короткими ножками. Лишь после этого на ее лице появлялась еле заметная улыбка. Искренность и доброта простых людей, их теплое отношение к нам, действительно, отличались кристальной чистотой и неподдельной честностью. Если можно сравнить эти чувства с водой в реке или ручье, то я назвал бы ее «чонню» (прозрачный поток — ред. ) или «онню» (нефритовый поток — ред. ). Их искренность не знает пределов, ее невозможно измерить ни длиною, ни весом.

Кто постоянно ощущает любовь народа, тот счастлив, кто же не любим народом, тот несчастен! Таков мой подход к оценке счастья, и я придерживался этих взглядов всю свою жизнь.

Как в прошлом, так и сейчас я испытываю высшее счастье и ни с чем не сравнимую радость, когда ощущаю любовь народа. Вот в чем, полагаю, настоящий, истинный смысл человеческой жизни. Тот, кто понял это, может стать верным сыном и слугой народа.

Все возрастающая забота, постоянное внимание семьи Чо Тхэк Чжу способствовали быстрому улучшению моего здоровья. Несмотря на возражение Хан Хын Гвона, я часто прогуливался по лесу. Бывали дни, когда я помогал хозяину колоть дрова или же молоть зерно на самодельной крупорушке.

Незаметно минуло более 10 дней с той поры, как мы прибыли в ущелье Давэйцзы, и мне была оказана неоценимая помощь семьей старика Чо, а также эффективное лечение. Я начал подумывать о возвращении в партизанский район. Казалось, что мы покинули Ванцин очень давно, хотя не прошло и трех месяцев. Что же изменилось за это время в партизанском районе, каким он встретит нас, бойцов экспедиционного отряда, возвращающихся в Ванцин? Все это очень интересовало меня. При мысли о будущем почему-то появлялось на душе какое-то смутное беспокойство.

Еще в то время, когда мы действовали в Бадаохэцзы, связные из Восточной Маньчжурии не раз намекали прозрачно, что в обстановке так называемой борьбы за «ликвидацию реакционеров» среди жителей Цзяньдао зарождается весьма тревожное настроение. Одни сетовали, что беспощадная дубина борьбы против «Минсэндана» разрушает позицию революционных сил, другие вообще утверждали, что с дальнейшей активизацией работы по «ликвидации реакционеров» партизанская база не продержится и двух лет.

День ото дня у меня крепла решимость вернуться в партизанский район и принять срочные меры для устранения последствий, вызванных левацким беспределом в борьбе против «Минсэндана».

Однажды, после кратковременной прогулки в лесу, я направился к домику Чо Гена, чтобы сообщить командиру роты Хан Хын Гвону о своем решении. Я застал его сидящим на пне близ домика Чо Гена и с тоской на лице смотревшим на север небосвода. Скрестив руки на груди, он сидел неподвижно, напоминая человеческую фигуру, вырезанную из дерева. Весь его вид выражал какое-то горькое и сильное чувство, которое, казалось, никому не позволено нарушать.

Когда я подошел к нему, он вскочил и протер ладонью глаза. Увидев его покрасневшие веки, я заволновался — молнией пронеслась какая-то беспокойная мысль: «Не случилось ли чтонибудь за минувшую ночь? А может быть, этого мужчину, с виду настоящего великана, терзает душевное страдание, такое, что трудно даже высказать другому?»

— Комроты, что случилось с тобой с раннего утра? Грусть не к лицу Хан Хын Гвону! — сказал я и начал прохаживаться возле него.

Хан Хын Гвон почему-то взглянул на меня мрачным взглядом. Моргнув повлажневшими глазами, ротный глубоко вздохнул и не торопясь проговорил:

— В Северную Маньчжурию отправлялось несколько десятков бойцов, а вот теперь возвращается только 16 человек… Вы же сами знаете, с каким трудом создали мы эту роту!

Я с чувством глубокого волнения вспомнил о тех днях, когда мы с ним прилагали огромные усилия для 5-й роты. Эту роту вновь организовали, разделив Ванцинскую 2-ю роту, находившуюся в Шилипине. Тогда я с частью бойцов 2-й роты отправился в район Лоцзыгоу, где к нашему отряду примкнуло новое пополнение из молодежи. Итак, появилась полнокровная 5-я рота, командование которой принял Хан Хын Гвон. Эта рота постоянно находилась под моим личным руководством. Когда мне приходилось командовать батальоном или полком, я непосредственно водил эту роту в тыл врага на подрывные операции. Среди всех партизанских отрядов в Восточной Маньчжурии Ванцинская 5-я рота была одним из самых что ни на есть отборных отрядов, имевшим высокую боеспособность и большой боевой опыт. Но оказалось, что и она не смогла избежать больших потерь и теперь возвращается в партизанский район в истерзанном виде. Мне понятны были переживания Хан Хын Гвона, который сейчас, обхватив голову руками, страдает от мучившей его душевной боли.

— При мысли о потерях 5-й роты разрывается и мое сердце. Но я утешаю себя больше всего тем, что бойцы роты оказали большую помощь товарищам Северной Маньчжурии. Да, мы все же добились больших успехов! Поймите, товарищ Хын Гвон, кровь пролита не зря. Мы еще восполним наши поредевшие ряды и будем беспощадно мстить за наших павших боевых товарищей!

Я высказал эти слова Хан Хын Гвону, но хорошо понимал, что адресую их и себе самому. Крепко сжав губы, Хан Хын Гвон продолжал молча всматриваться за горизонт, в сторону севера. Видимо, его душевные раны нельзя было вылечить несколькими успокаивающими словами. Да это и понятно, ведь ничем нельзя опре делить глубину исилу скорби мужчины. Молчание Хан Хын Гвона не расстроило и не обидело меня, а, наоборот, усилило мою глубокую веру в этого командира.

Через несколько дней, несмотря на настойчивые уговоры старика Чо Тхэк Чжу, я приказал отряду собираться в путь. Бойцы, строгие исосредоточенные, выстроилисьпередбревенчатым домиком, чтобы проститься с хозяином.

— Дедушка, меня принесли в ваш дом на руках, а сего дня я возвращаюсь в партизанский район здоровым и хорошо окрепшим. Если бы не ваша семья, то я не смог бы ни выздороветь, ни выжить. Я никогда не забуду вашей заботы и вашей доброты по отношению ко мне.

Волнуясь, я не находил более красивых и емких слов, чтобы выразить свою благодарность, ту глубину чувств, которые испытывал в этот момент к старику и его семье. Бедность слов, возможно, прямо пропорциональна силе чувств волнения. Старик Чо слушал меня со смущенным видом. Он произнес: