Сергей Зверев - Звезда в шоке

Девушку звали Лена, она была другая, не такая, как остальные подруги. Может быть, более замкнутая, не открытая, она не была из богатой семьи. Росла без матери, у отца была другая семья, он жил своей жизнью. Лена жила с бабушкой, одевалась стильно, со вкусом, могла себя преподнести. Эффектная. Я сразу с ней общий язык нашел. Но дистанция сохранялась, потому что я был еще не до конца уверен, она ли это.

Пообщался с ее семьей, с ее окружением. И ее сестра, которая видела нашу взаимную симпатию, начала подговаривать меня жениться на Лене. К сожалению, в этот приезд ухаживать у меня особо времени не было.

Нам пришлось расстаться. Я уехал домой, закончился отпуск. Но мы с ней созванивались очень часто, говорили немного, но каждый раз в назначенное время я все бросал и уходил на переговоры. Со связью были проблемы: то не соединялось, то в Москве линия занята. Но для меня ожидание этих переговоров, этих звонков у кабинок было важнее, чем все, что было вокруг (мобильных телефонов тогда еще не было).

Я ее пригласил к себе, она приехала, причем в первый раз приехать сразу у нее не получилось, она опоздала на самолет. Но уже на следующий день прилетела другим рейсом. У нас завязывались все более прочные отношения, и я стоял на распутье: Лена настаивала на том, чтобы я приехал. Надо сказать, что переехать тогда было нереально. В то время сняться с партучета в одном месте, а потом встать на учет в другом было проблемно. Необходимо было партсобрание собирать, ведь этот вопрос решало общество. Но чувства оказались сильнее. Я решился окончательно. Возможно, я уехал бы чуть позже, но меня «поторопил» один жуткий случай.

Как-то раз после работы я с огромной сумкой пошел останавливать такси. На дворе ночь была, автобусы не ходили, да и вообще транспорт уже не ходил. Рядом с автобусной остановкой стоял огромный фонарь. Там было светло, и водителям было видно, что кто-то ждет такси, поэтому от работы пришлось идти до остановки. Когда я ждал машину, дорогу у остановки переходило четыре человека: два русских и два казаха. Эти казахи перебегают дорогу и идут ко мне. Не чуя подвоха, я подумал, что они тоже опоздали на транспорт и хотят ловить такси. Когда казахи подошли ближе, один из них, отвлекая, спросил, который час, а другой оглушил сзади. Я упал, а они начали пинать меня так, что я не мог подняться и дать отпор. Теряя сознание, я прощался с жизнью, но двое русских подбежали на помощь. Даже схватили одного из них. Меня, избитого и изуродованного, привезли в милицию, потом в больницу. И когда после этого инцидента я посмотрел первый раз в зеркало и вдруг не узнал свое лицо, то единственная мысль, которая пришла в голову была: «Уезжаю!» Как только отеки сошли, я собрал чемодан и уехал в Москву, никому ничего не объясняя.

Когда я приехал в Москву, то попробовал позвонить по телефону, оставленному Долорес. Но связаться с ней не удалось. Мужской голос в трубке всегда находил что ответить, когда я просил соединить меня с Долорес: то ее нет, то она уехала, то она еще не приехала.

Самым известным в советское время был салон «Чародейка». Об этом салоне знала вся страна. Именно в этом салоне я и мечтал работать в юности. Естественно, когда я не смог найти Долорес, то первая моя мысль была о «Чародейке». Я пришел туда, и меня послали к заведующей. Шло партийное собрание. И ее секретарь мне сказала, что невозможно меня принять из-за этого собрания. Потом несколько раз меня подобным образом футболили и динамили.

Но однажды все-таки ко мне вышла заведующая Надежда, на вид армяночка, блондинка, по тем временам очень хорошо и дорого одета. Она спросила, чего я от нее хочу, на что я сказал, что пришел устроиться к ней в салон. В ответ она говорит:

— ЧТО?! Вот когда вы в Москве станете звездой, я услышу о вас, тогда и приходите. Поговорим.

Я ушел ни с чем. И дал себе слово, что когда стану звездой, никогда не приду работать в этот салон.

Есть такая парикмахерская «Номер один» возле Красной площади, я туда тоже сходил. Но когда я вошел туда и огляделся, решил сразу же и выйти. Это была не моя энергетика, не моя атмосфера, все не мое. И это был единственный раз, когда я вошел и вышел. Больше я там никогда в своей жизни не появлялся.

После бесполезных поисков Долорес и хождения по салонам я обратился ко всем своим знакомым в Москве. Они вышли на каких-то людей, назначили мне встречу, а те сказали, что устроиться на работу в Москве в какой-нибудь салон стоит где-то в порядке пяти или десяти тысяч долларов и работать придется практически бесплатно. Первое время.

Такое положение дел удивило и возмутило меня. Было непонятно, почему я должен тратить огромные деньги, к тому же доставшиеся с титаническими усилиями. Ведь зарабатывая на достойную жизнь, я просто пахал, стоя у кресла сутками. Это было несправедливо, неправильно, чтоб меня с партийными (не удивляйтесь, я был членом коммунистической партии) моими ценностями вдруг вот так вот. До этого случая я никогда такого вымогательства не видел и не слышал и вот, неподготовленный, столкнулся с этим прямо лоб в лоб. Я не знал, что ответить, просто инстинктивно послал всех на… и ушел. Пришел я домой расстроенный очень, на следующий день собрался, оделся, взял свои дипломы и поехал в Московское городское объединение парикмахерских услуг. Отправился сразу к Петру Ивановичу Созонову, человеку, который был директором всех комбинатов бытовых услуг Москвы. Придя, узнал, что к нему запись на месяц вперед. Тогда я внаглую подошел к его секретарю со словами:

— Я по личному вопросу!

— К нему нет возможности попасть в ближайший месяц, — ответила она.

— Вы знаете, вот я отсюда не уйду. Сейчас я прямо здесь остаюсь и пробуду столько, сколько надо будет. Просто буду сидеть и ждать. Я не выйду отсюда, лучше вы обо мне сразу доложите.

После этих моих слов она увидела, что человек в безнадежном состоянии и проще будет пойти в кабинет руководства и доложить. Я настолько впечатлил секретаршу, что Созонов принял меня.

Позже она рассказала мне, что, увидев меня, долго пыталась понять, кто я, чей я сын, может, какого-нибудь посла, а может, и консула. Она не могла понять, какие проблемы могут быть у такого человека. Поэтому, пройдя по моей просьбе к Петру Ивановичу, она сказала, что его ожидает какой-то непростой человек. В итоге менее чем через десять минут встреча была организована.

Как только я вошел, начал рассказывать, откуда я, что я, кто я, показал дипломы. Петр Иванович Созонов посмотрел эту пачку, где одни Гран-при. Затем он очень внимательно слушал, надо отдать ему должное. Я явно был ему интересен. Сложилось такое впечатление, что он, обезумевший от этой серости, быта, от хозяйственных вопросов, от указов, от парикмахерских моек, кресел, препаратов, от прачечных, от швейных цехов, вдруг увидел перед собой что-то такое интересное. Словом, он ничего понять не может, но так интересно, что это такое, слушал бы и слушал. И я успел рассказать ему всю свою автобиографию. Он был поражен тем, что у меня ни одного второго места нет и что это сидит реально звезда, выращивать не надо. Бери ее прямо сейчас голыми руками и «звезди» дальше. Что он, собственно, и сделал. Прервав мой рассказ, он позвонил и дал команду определить меня в самый центральный салон, это был «Стиль», и сообщил, что придет мастер, приказал принять. Затем он обратился ко мне: