Ирина Кнорринг - Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 1

Днем приехал Мима. Моего письма он еще не получил, и мы были на вы. Раньше мне хотелось уделить много места и Миме, и нашим разговорам, и этим дням, а теперь это все так далеко!

Вечером была танцулька. Так как был Мима — я пошла. И много танцевала. Вообще было очень весело. Между прочим, танцевала с Димой Шульгиным и не старалась скрывать, что мне это приятно. Когда был «вальс для дам», я на вопрос Мимы, почему не танцую, ответила, что хотела бы пригласить одного, да он все прячется. Меня сильно подмывало пригласить Шульгина, да я так и не решилась. А вообще было весело.

Прежде всего — мое рождение. Только никто об этом не вспомнил. Назавтра почти все кадеты уезжают. Суета, толчея. Сидим мы с Мимой на гамаке, приходит Шульгин: «Грустно будет расставаться с „батькой“». — «Кому?» — «Да вам». — «Почему же?» — «Да так». — «Ну а все-таки?» — «Вчера на вечере я все понял». — «Что поняли?» — «Ничего». — «Мима, Мима, вы догадались, я говорила о нем, но вы ошибаетесь в самом корне». — «Может быть». — «Ведь мы почти не знакомы». — «А разве надо быть обязательно коротко знакомыми?» — «Так только, intérêt» [365] Интерес (фр.). . Поганец Мима, зачем он это сказал? Я, действительно, уверила себя, что мне грустно расставаться с Шульгиным. И было грустно. И эта грусть придала этим последним дням свой особый, нежный колорит.

Ходили с Мимой в город, докупать материи на платье. Много говорили, т. е. он говорил, о любви и браке. И я сказала ему, что он никогда не женится, а если и женится, то не будет счастлив, потому что у него нет правильного отношения к женщине, и не будет, если он действительно будет жить так, как говорит.

Вечером дамы устраивали «чай». Я собрала около себя пятую роту, и нам было весело. Потом — опять танцулька под разбитое пианино, т. к. другое уже продали и увезли. Народу было мало, и я со всей энергией взялась за дело, но скоро «выдохлась», осунулась, стало скучно вдруг сразу, и я ушла.

С самого утра кадеты, т. е. гардемарины, приходили прощаться. И весело, и грустно. Нет, скверно. Последними пришли Шульгин, Кудашев и Руссиан. Шульгин едет на юг Франции, а Руссиан в Париж и обещал встретить. Правда, все они, парижане, обещали встретить, единственно могу поверить, что придет Володя Доманский.

Ходили в город провожать. Очень расстроен был Петр Александрович, даже плакал, прощаясь. А мальчишки веселы, кричали «ура». Вид у всех них приличный, в пиджаках и кепках на голове. Только Володя Доманский и Володя Руссиан были в капитанках и выглядели апашами. Вернулись в Сфаят как с похорон. Необычайная тишина. Какое-то просто жуткое чувство наводят эти два совершенно теперь пустые барака. Такая тоска!

Но все это теперь далеко. Я так только мельком записала, да и не то, что хотела. Вот, может быть, еще напишу «Балладу о ликвидации». А ведь осталось всего четыре дня (до отъезда. — И.Н.). И нет больше радости. А вот почему: получили сегодня письмо от Жуков, где они предлагают сдать нам две комнаты, очень дешево — 175 фр<���анков>, но в Севре, а это черт знает, как далеко от Парижа. И главное — жить с Жуками. С Жуками! Для меня вся прелесть Парижа заключалась в том, чтобы порвать все с Сфаятом и начать новую жизнь с новыми людьми. А тут, на вот — с Жуками. Господи! Да что же это?

Вот, может быть, в последний раз пишу в Сфаяте. Может быть, завтра уже уложим корзину, и тогда придется укладывать портфель. Сегодня уложили чемодан, завтра с утра пойдем с Папой-Колей на колодезь стирать, потом — прощальные визиты — слава Богу, немного их теперь. Послезавтра — укладываться окончательно и — в город. На кладбище зайти, потом к Елене Николаевне и Алекс<���андре> Михайловне. А там и едем. Вот только погода — дрянь. Сыро, и вечером такой туман был, что дальше сосен ничего не видно. Жаль, мне бы хотелось уезжать в яркий солнечный день.

А я сейчас так полна мыслями об отъезде, что ни на чем другом мысли не сосредоточиваются: ни на Алмазове, ни на письмах Мимы. Скорее бы уж…

Вот уже совершилось. Вторую неделю мы в «Париже» [367] Париж дан в кавычках, т. к. Кнорринги остановились в парижском пригороде — Севре, на вилле Жакобсона. . И что же? Доехали морем скверно. Да, уезжать как-то не было грустно, а, прощаясь с Бимсом, я чуть не заплакала. Ведь мне только его и жаль.

В Марселе мы все ждали половинного проезда [368] Т. е. билета в половину стоимости, который обещал предоставить русским, приехавшим из Туниса, бывший Военно-морской агент (атташе) капитан II ранга В. И. Дмитриев. от б<���ывшего> русского консула, вышла старая канитель, в общем, мы целый день провели в русском лагере, потом плюнули на все и поехали. Что за ужас этот русский лагерь! Какое там сравнение с Надором! Не то что цветика, и травинки нет, маленькие хибарочки, Бог знает из чего сделанные, и пыль, пыль, пыль.

Да, поехали. И скверно начали, т. к., переходя пути, Мамочка упала на рельсы и разбила себе колено. Все мы нервничали, ругались, волновались и т. д. Ехали хорошо, я почувствовала себя в своей тарелке.

В Париж приехали в пятницу утром. Нас встретили: Александр Александрович Жук, Леня Крючков, Сережа Шмельц, Вася и Володя Доманский. С Gare de Lyon до Gare St-Lazare [369] Лионский вокзал, вокзал Сен-Лазар (фр.). ехали на такси, и я была несчастным человеком. Только любопытство удерживало меня от вскрикиваний. Особенно поразили меня велосипедисты, как это они еще ухитряются проползать в этой гуще!

Приехали в Севр. Ну, скверно начало. Все-таки Сфаят нас избаловал, я вот до сих пор не писала только потому, что нет в своей комнате своего стола. Сейчас никого нет дома, вот я и пишу. Эх!

В первый же день мы с Папой-Колей поехали в редакцию «Новостей». [370] Из воспоминаний Н. Н. Кнорринга: «Я поехал в „Последние новости“ и взял с собою Ирину, чтобы представить ее как „сотрудницу“ в редакции. Там я застал П. Н. Милюкова, И. П. Демидова, Н. К. Волкова. […] Все приняли мою Ирину очень приветливо и радушно. […] П.Н. как-то бросил: „Приводите вашу барышню, если она не особенно дикая“. П.Н., по-видимому, сразу подметил у Ирины черту феноменальной застенчивости, которую она, вместе с большой. долею пессимизма, получила от меня по наследству» ( Кнорринг Н. Н. Книга о моей дочери, с. 44). Очень понравился мне Волков и Демидов, а Милюков произвел впечатление «генерала»; да и обращение с ним тоже как будто «под-генеральское».

На другой, кажется, день ходили все с Петром Александровичем на Place de la Concorde [371] Площадь Согласия (фр.). . Сидели на площадке Тюльери и смотрели. Действительно, красивая и интересная площадь. Мамочка подобрала удачное выражение: «заводная игрушка», [372] Сказано о детской карусели, установленной на Площади Согласия. и теперь Папе-Коле хочется, чтобы я написала на эту строку стихотворение.