Екатерина Андреева-Бальмонт - Воспоминания

1915. VIII. 20. Катуара, Брянской ж. д.

Катя милая, я хотел писать подробно тебе о всех моих разговорах с Еленой, но написал об этом по приезде Нюше и просил прочесть тебе. А больше пока нечего писать. Я не могу настаивать на том, что для другого, близкого, не так желанно, как для меня, и не могу убеждать в том, в чем сам более не убежден. Я считаю, что Петроград во всех смыслах желаннее Крыма. Все то, что я слышал при проезде через Москву, заставляет предполагать самые неожиданные вещи в ближайшее будущее. А раз все так шатко, делается простой невозможностью увозить близких в чужедаль, куда, быть может, вовсе не будет правильного доступа. Кроме того, неоправдавшиеся чаяния быстрого устроения моих книгоиздательских дел в связи с небрежением тех лиц, на которых я имел все основания рассчитывать, ставят предо мной вопрос о заработке во всей угрожающей обнаженности. Каждый месяц в Петрограде и Москве ослабляет эту угрозу. Каждый месяц вне столицы лишает меня литературных возможностей. Думаю, что Елена сумеет найти в Питере помещение и что все будет благополучно.

Как ты? Как все жители Ладыжина? Мне хорошо здесь, но уже манит возвращение. Стихи более или менее улетели. Но Руставели успешно продвигается.

Милая, до новых строк и до скорого свидания. Обнимаю тебя. Твой К.

P. S. Мушке прилагаю писульку.

1915. VIII. 24. Лесной Городок

Катя милая, я получил твое письмо от 20-го, спасибо. Я еду в Москву, как писал, завтра, во вторник. Ночую там и в среду приезжаю в Ладыжино.

Вчера кончил 4-ю большую песню Руставели, совсем победоносно. Теперь я перевел 5-ю часть всей поэмы и изменю характер работы, буду выбирать отдельные наилучшие места, чтобы позднее слить все связующим очерком.

Милая, до скорой встречи. Обнимаю тебя. Твой К.

P. S. Мушке привет. Всем кланяюсь. Здесь яркое солнце.

1915. IX. 27. 1-й ч. д. Вагон

Катя родная, я уже подъезжаю к Воронежу, где опущу это письмо и письмо Мушке. Я рад, что вчера с вокзала поговорил с тобой. Мне делается так хорошо и так уверенно-спокойно, когда я слышу, что ты сердцем своим говоришь со мной.

Тепло. Светло здесь. Яркое солнце. Много зеленых деревьев. Люди уж не те: отпечаток Юга на лицах и в голосе.

Еду удобно. В вагоне благоприлично. В уборной ухитрился вымыться с ног до головы, и чувствую себя бодрым и ожившим. А вчера я так устал, что, казалось, не в силах буду уехать.

Катя, милая, сегодня день нашей свадьбы. Если изловчусь, из Воронежа пошлю тебе телеграмму. Скажи Ане {110} 110 Аня — Анна Полиевктова. и Нинике, чтоб они заказали себе «кафтан мананки» {111} 111 …кафтан мананки — см. «Воспоминания» , я по приезде оплачу.

Сердцем тебя целую. Солнце возвращает мысль в Ладыжино. Я был так счастлив. Обнимаю. Твой К.

1915. IX. 29. 2 ч. д. Вагон близ Дербента

Катя милая моя, я уже в Закавказье, и все здесь другое. Русские лишь кондуктора. От первой повозки, в которую были запряжены быки, я почувствовал себя в далекой экзотике, как бы на Яве или Цейлоне. Солнце греет, и все время окно открыто, даже ночью. На краю дороги, по степным пустырям еще радуют глаз синие колокольчики и мелкие белые и лиловые цветочки. Все утро поезд едет вдоль синей полосы моря. Около Петровска-Порта плеск волн врывался в окна вагонов и мне хотелось броситься в воду. Начал грезить о том, как хорошо сейчас в наших, уж навеки наших, местах: Primel, Soulac-sur-Mer, La Baule, St. Brivin l’Océan. Когда-нибудь я приобрету там маленькую виллу над Океаном и месяцы и годы буду слушать, не тоскуя, извечный голос Лазурного могущества.

Сегодня к вечеру я в Баку, а завтра, верно, уж буду завтракать со своими грузинскими друзьями в Тифлисе. Но у меня еще нет ощущения, что я еду туда. Читаю Винклера «Духовная культура Вавилона» (подарок Нюши), и, хоть это элементарно, мысль уходит далеко.

Милая, а ты в скучных хлопотах? Как уродлива мне показалась Москва. Можно жить лишь в Париже, или в деревне, или у моря.

Лицо твое целую. Твой Рыжан.

P. S. Если увидишь М. Сабашникова, возьми у него 2-й т. Хлендовского, пожалуйста. Также прошу его ответить мне.

1915. IX. 30. 6-й ч. в. Тифлис

Катя милая, пишу тебе в первую же минуту, и мысленно целую тебя и Нюшеньку. Я писал и ей каждодневно с дороги. Путь перестал быть приятным, как только я приблизился к краю армян, т. е. к Баку. Была давка, крики, оры, теснота и духота. Но я добился двух мест энергией чрезвычайной. Здесь я, слава богу, не с армянами, а с грузинами.

2-й ч. н.

Письмо прервалось. Я отправился к Канчели, которые встречали меня на вокзале, и к ним я пошел обедать, а потом у них собралась публика: князь Диасамидзе, редактор грузинской газеты «Тэми», молодой писатель Робакидзе, и некая красивая княжна Катя, и некая красавица Милита, и еще. Эти грузинские лица сразу переносят меня в какие-то иные страны.

Я читал отрывки из «Носящего барсову шкуру», и то, как они слушали и откликались, и произносили торжественные грузинские строки, мне показало, что я верно угадал свою работу.

Все они в восторге от моего перевода.

Я буду выступать 3 октября в Тифлисе, 5-го в Кутаисе, и еще где-то, и опять в Тифлисе.

До завтра, милая. Устал. Поцелуй Мушку от меня. Где вы?

Уж так далеко. Но в сердце — тут. Обнимаю. Твой К.

1915. X. 2. Тифлис. 12 ч. н.

Катя милая, посылаю тебе очерк Робакидзе обо мне, — вчера не нашел экземпляра газет. Сегодня весь день работал — выбирал отрывки из «Носящего барсову шкуру», которые буду читать завтра, сверял их с грузинским текстом с помощью своего приятеля Картвелишвили, он нашел лишь один недосмотр маленький и 5–6 мест, которые я по его указанию переделал. Грузины от моего перевода в восторге. Выступаю завтра. Предвидится большой успех.

Устал. Лягу сейчас спать. Писем еще нет ни от тебя, ни от Мушки.

Послезавтра еду в Кутаис, где уже все устроено для меня.

До завтра, дружок милый. Обнимаю тебя. Всем привет. Твой К.

1915. X. 3. 8 ч. в. Тифлис

Катя родная, пишу тебе для счастливой приметы и в жажде твоего привета, — через ½ часа я иду читать «Носящего барсову шкуру». Шлю тебе привет всем сердцем. Билеты все проданы. Меня ждут. Я знаю, что это будет праздник сердца. Хорошо.

Обнимаю тебя. Приветы. Твой К.

1915. X. 4. Полночь. Тифлис

Катя милая, мой труд был не напрасен. Большая зала, в которой я читал Руставели и о нем, была битком набита, одних стоявших было 300 человек, да сидевших было свыше 400. И несмотря на то, что и Канчели, и я не захотели повышать цены, мои добрые друзья, устроившие этот вечер, вручили мне сегодня 600 рублей. Слушатели слушали не только внимательно, но поглощенно и восторженно. Среди публики много было молодежи, было все грузинское дворянство, было и простонародье, вплоть до слуг моей гостиницы. Старики, знающие Руставели наизусть, восторгаются звучностью перевода, близостью к тексту и меткостью при передаче тех мест, которые вошли в жизнь как поговорки.