Екатерина Андреева-Бальмонт - Воспоминания

Коля умственно совершенно оправился, но он нервно надорван и переутомлен. Верно, на этой неделе он поедет в Иваново-Вознесенск к Дементьевым и там будет отдыхать месяца полтора, потом вернется, место в кооперации за ним сохранят. Мне тягостно, что я чувствую полное отчуждение от него. Все, что он делает и говорит, мне не нравится. Мы в корне разные люди.

Ты спрашиваешь о Фельдштейне. У него хорошая историческая библиотека. Он читающий и мыслящий человек, с некоторой остротой, воспитался на французских книгах, стихов не пишет, но ценить их, кажется, умеет. Я у него беру книги по истории христианства и по русской истории, у Рашели, с которой мы очень нежны, беру книги по литературе французской, у Юргиса, с которым я видаюсь очень часто, много книг норвежских, шведских и датских, есть также и английские. Тетя Саша мне также одолжает любопытные книги из сферы своих занятий. Книги по естествознанию я частию покупаю, частию уже имею запасы. Наконец, исторические книги и книги по искусству нахожу нередко у Скрябиной и у Цейтлиных, которые из каждого моего захода к ним устраивают праздник, ласковый и уютный.

«Французскую революцию» Олара мне, верно, достанет Фельдштейн, я сегодня завтракал у Гольдовских. Английские книги, что мог, выслал. Пошлю еще при первом нахождении их.

Твои мысли о большевиках и всем русском я читал с радостным торжеством. Мы опять буквально совпали. Я теперь много спокойнее и вижу во всем, что свершается, не только одни отрицательные черты. Я верю в преобразующую силу времени и в творческие способности русского народа. Три четверти безобразий суть лишь горькая, запоздавшая расплата за ужасы крепостного права. И если ужасны грабители снизу, грабители сверху имеют еще менее извинений. А грабители сверху, зажиточные люди, все еще не могут и не хотят понять, что это не только Пугачевщина, но и Революция, кроме того, которая еще идет и придет во всех грозовых светах и страхах.

Лик Земли должен быть пересоздан. Нельзя больше делить людей на светлых и темных. Всем должен быть обеспечен путь к Светлому. За диким упоением вещественностью и явностью придет новая эра совершенной духовной ясности и всеобъемной ценности для всех сынов человеческих.

У Киры после второй операции — ей вскрывали ногу, сломали ее и правильно составили — нога срослась, она начала ходить, пишет мне очаровательные письма и красивые стихи. Я надеюсь скоро с ней свидеться.

Нинике я пишу несколько слов. Прочти и запечатай. Мне грустно, но много написать не могу.

Катя моя милая, моя родная, любимая и близкая, я хочу тебя видеть, и мне так жаль, что я не помогаю тебе в твоих испытаниях. Ни я, ни ты, мы не предполагали, что расстанемся так надолго. С первой возможностью мы свидимся. Обнимаю тебя и шлю светлые мысли. Привет Леле. Твой К.

1918. 14 февраля. Сумерки. Москва

Катя родная, шлю тебе несколько строк. Сегодня в Политехническом музее вечер поэтов — чтение стихов и выбор публикой короля поэтов. Мне в сущности нравится мысль такого турнира, если б это было устроено благородно. Но благородство менее всего присутствует в текущих днях. Я отказался участвовать. Но все ж в сердце нашелся отзвук, и я написал «Венец» и «Птицы». Посылаю, первое — тебе, второе — Нинике.

Милая, я отдыхаю эти дни. Коля поправился и уехал в Иваново-Вознесенск к Дементьевым. Сегодня от него письмо. Там тихо, спокойно, сытно и уютно.

Я пишу стихи. Читаю. Сегодня услаждался посланиями Апостолов, драмой Стриндберга, страницами о низших растениях, страницами о Софокле и эллинской ворожбе и пр., и пр.

Немцы, кажется, уже в Питере. Здесь их ждут в пятницу, то есть послезавтра. Вихрь Судьбы неукоснителен.

Целую лицо твое, милая моя Катя, родная и неизменно любимая. Твой К.

1918. 1/14 марта. Ночь. Москва

Катя милая, я не писал тебе недели две и сейчас пишу лишь несколько слов. Не мог. Уколол ножницами безымянный палец правой руки, сделался нарыв, и лишь теперь он начал проходить.

Милая, родная и любимая, шлю тебе мои самые светлые пожелания к твоему дню. Да не коснется тебя ничто из злого, что в таком неисчислимом множестве бродит по всей нашей несчастной и мрачной стране. Да взойдет скорее Солнце в этом глухом слепотствующем ужасе темноты и озверения.

Я живу по-прежнему среди книг. Перечитываю с наслаждением драмы Ибсена. Нашел замечательную драму Сигбьорна Обстфельдера «De røde draaber» — «Красные капли» (молодой гений хочет установить порванную музыку мирового соответствия, восстановить режим составляющих нас атомов в гармонии с более скорым ритмом атомов Солнца, — он постепенно сходит с ума, — над многими страницами у меня брызнули слезы). Хочу перевести эту вещь.

Шлю тебе свой стих «Драма».

Когда я написал эти строки (из самых лучших моих), я подумал о тебе. Целую глаза твои, милая, мой Черноглаз любимый. Твой Рыжан.

1918. 18 апр. — 1 мая. Утро. Москва

Катя милая, вчера и третьего дня выяснилось на почте огорчение: посылку, в которой, между прочим, от меня тебе следуют сласти, не приняли, — посылок в Оренбургскую губернию сейчас не берут, очевидно, у вас происходят какие-нибудь бои. Мы ничего точного ни о чем не знаем. Это круговая порука лжи, убогое нежелание и неспособность взглянуть суровой правде в глаза. И еще сегодня какие-то тупоумцы затеивают жалкий маскарад. К России идут еще более грозные дни, еще более черные, еще более кровавые.

Ты, верно, получила мое закрытое письмо со стихами?

Я читаю разные испанские драмы, — на Пасхе будет где-то играться пьеса Сервантеса «Театр Чудес», я буду говорить вступительное слово об испанском театре. Собираюсь также выступить перед рабочей аудиторией, но с чисто художественной темой, верно об Океании.

Обнимаю тебя. Не падай духом. Мы дождемся зари. Твой К.

1918. 9/22 апр. Ночь. Москва

Катя милая, я совсем закрутился опять с ежедневными выступлениями. Надеюсь, что сегодня в Румянцевском зале Румянцевского музея, где было торжественное открытие «Русско-итальянского общества» (прилагаю нашу программу) и где я говорил речь на тему: «Что мне дает Италия», — я закончил более или менее надолго свои выступления. Я соскучился по тишине и по книгам, которые последние две недели были заброшены. Впрочем, я писал и стихи последнее время. Буду тебе в каждом письме посылать по 2–3 стихотворения. Я корректировал также и уже подписал к печати свою лекцию «Революционер я или нет», это книжечка в 50 страниц, я очень радуюсь ее выходу, пошлю тебе несколько экземпляров, верно, через неделю.