Мэй Пэнг - Любить Джона: Нерассказанная история

Джон был в восхищении от игры Спектора. Его молчание еще больше подогревало любопытство и энтузиазм Джона. Тем не менее он настоял, чтобы играть на барабанах наняли его любимого Джима Келтнера. Он также сказал Спектору, что хочет задействовать своего собственного инженера, Роя Сикалу. Несмотря на свой полный контроль, продюсер охотно согласился с выбором Джона. Тогда я поняла, что Спектор так же загорелся этим альбомом, как и Джон. С облегчением я немедленно занялась вызовом Сикалы из Нью — Йорка. После этого я действительно смогла расслабиться. Независимо от того, что делал Спектор, Джон окружал себя своим музыкальным «семейством», — чрезвычайно умелыми людьми, любившими Джона, верившими Джону, который сам и любил и верил им.

Затем Джон решил нанять гитариста Джесси Эда Дейвиса, и тот вечером пришел к нам, чтобы обсудить альбом.

«Он плохо на меня действует», — сказала я Джону, когда тот ушел.

«Фанг Йи, — ответил Джон тоном школьного учителя, поучающего среднего ученика, — он может сыграть на гитаре все, что угодно. Он охуевающе изумительный гитарист. Как это такой человек может на тебя плохо действовать?»

Между тем Йоко продолжала осыпать нас своими звонками — раз пятнадцать в день — с враждебными выпадами против Спектора. Однако никакие ее слова не могли повлиять на энтузиазм Джона. Йоко напомнила ему, что Спектор, после того как они два раза провели у него в гостях, прислал им счет.

«У Фила есть чувство юмора», — ответил Джон.

Она сказала ему, что не следует доверяться Спектору, потому что за его домом следят. «Он чертовски клевый продюсер», — ответил ей Джон.

Как — то поздно ночью она разбудила нас и спросила Джона, как он может доверять кому — либо, кто носит револьвер, как это делал Спектор.

«Он никогда ни в кого не стрелял, — обрубил Джон. — Кроме того, я уверен, что он заряжен холостыми». И Джон повесил трубку.

Все эти проблемы — таинственность Спектора, предположения Йоко о Спекторе, мое неудовольствие Джесси Эдом Дейвисом — на Джона не имело воздействия. Он был весел и с нетерпением ждал начала работы, чему я была очень рада.

Джон и Спектор стали договариваться по телефону о том, чтобы назначить ряд общих сборов для обсуждения альбома. Было трудно застать Спектора, когда же вы заставали его, было трудно заставить его принять решение. Для того, чтобы назначить первый сбор, понадобилось четыре или пять звонков. Затем Спектор передумал, и снова надо было звонить три — четыре раза. Спектор отказывался выходить из дома до заката солнца и настаивал на возвращении домой до восхода. Мы с Джоном прозвали его Вампиром.

Однажды в тот период, когда Джон встретился с Гарольдом Сидером, этот юрист сказал нам, что снова возникли проблемы с музыкальным издателем Моррисом Леви. Леви подал в суд на Джона, обвинив его в том, что когда Джон написал «Come Together», он содрал одну строчку из песни Чака Берри «You Can't Catch Me», которая была опубликована издательской компанией Леви.

«Замните это дело, — сказал Джон Гарольду. — Выясните, чего он хочет от меня.»

Леви потребовал, чтобы Джон включил в свой новый альбом три песни, опубликованные его издательством. «Это просто, — сказал Джон. — Он же опубликовал кое — какие величайшие старые вещицы.» Он начал просматривать каталог Леви, чтобы найти песни, которые он хотел сделать на альбоме Спектора.

Найденные вещи они обсуждали со Спектором во время своих вечерних встреч; когда Спектор приходил, он проявлял огромное возбуждение. Как только он входил, его энтузиазм так заражал вас, что вы забывали, что он опоздал. «О, старина, — снова и снова повторял Спектор, — это будет величайшая вещь. Это будет охуевающая вещь. Я не могу поверить в это. Я не могу поверить, как велика она будет.» Джон и Спектор походили на пацанов, подзадоривающих друг друга, и Джон, сидя, внимательно слушал ходившего из угла в угол Спектора, рассказывающего об истории рок — н-ролла, о голливудской жизни и последние слухи о самых видных студийных музыкантах Лос — Анджелеса.

В конце концов они переходили к обсуждению материала. После того, как достигалось соглашение о выборе песни, они проигрывали ее на гитарах и разрабатывали основу и аранжировку исполнения. Они договорились в первый вечер записать основные партии «Bоny Moronie», хит Лэрри Вилльямса 1957 года, а во второй вечер — «Angel Baby», хит Роузи Энд Ориджиналз.

Один или два дня спустя после очередного звонка Йоко, Джон повесил трубку и повернулся ко мне со смущенным выражением лица. Он уже что — то хотел сказать, когда телефон снова зазвонил. «Я не знаю, кто это», — услышала я слова Джона. Звонки продолжались, и я видела, как он все больше и больше раздражался от игры Йоко «Угадай кто?».

«Что она хочет?» — наконец спросила я его.

«Йоко говорит, что хочет пойти с кем — то. С кем — то, от кого она без ума. Она не говорит мне, кто это. Что ты об этом думаешь?»

Мы начали перебирать различные имена. «Держу пари, Это Дейвид Спинозза», — сказал наконец Джон, имея в виду молодого гитариста из группы Йоко, которого она назначила продюсером своего нового сольного альбома.

Джон взял телефон и позвонил ей, чтобы высказать свою догадку. Похоже было, что Йоко не возражала.

«Ты не огорчен?» — спросила я его, когда он отошел от телефона.

«Я хочу Йоко счастья, — ответил он. — Я не хочу, чтобы она была одна. Больше всего я боялся, что она никого не найдет.» Он помолчал. — «Я просто хочу, чтобы она была счастлива».

Через несколько минут Йоко позвонила снова, и я взяла трубку.

«Мэй, выйди в другую комнату. Мне нужно поговорить с тобой.»

Я сделала, как мне велели. Джон не возражал. Он был рад, что Йоко отвязалась от него на время.

«Да, Йоко," — сказала я, взяв с напряжением трубку.

«Что с тобой такое?» — прошептала она.

«Ничего».

«Я разочарована в тебе. Я просто в шоке.»

«Почему?»

«Я думала, что ты понимаешь. А ты просто не понимаешь.»

«Не понимаю, о чем ты говоришь.»

«Это ты сказала Джону о Дейвиде. Это меня просто разозлило. Я очень расстроена.»

Я достаточно хорошо знала Йоко, чтобы понять: что бы я не говорила, у нее было настроение задать мне жару. ЗАщищаться значило бы только подливать масло в огонь.

«Ты не понимаешь, как я расстроена? Ты расстроила меня. Ты ничего не понимаешь.»

Я молчала.

«Ты ничего не понимаешь.»

«Да, видимо, я не понимаю.»

«Ты что, не знаешь, что это не твое дело — давать Джону какие — либо сведения? Эти сведения должны идти от меня. Ты занимаешься не своим делом».

Она держала меня на телефоне, выговаривая за самодеятельность, за то, что лезу не в свое дело, что не оправдываю ее доверия.

После того, как я повесила трубку, она снова продолжала звонить и настаивать на конфиденциальном разговоре со мной. Во время этих разговоров она продолжала свою безжалостную экзекуцию, пока не убедилась, что я больше никогда ничего не скажу Джону до тех пор, пока не согласую это с ней. Джон не обращал на все это внимания. «Эта ебучая Йоко, — сказал он. — Она не знает меры.» И Джон просто отмахнулся от всего, что произошло.