Зиновий Каневский - Жить для возвращения

К вечеру обалдевших от ледового круиза иноземцев свезли на берег и без пересадки отправили на стадион «Водник», играть матчи, мы же обосновались на «Капитане Воронине», сразу подружившись и с экипажем, и с капитаном Владиславом Степановичем Смолягиным. Несколько суток Женя фактически командовал ледоколом, задавая команды механикам: «Врубить носовой винт, убавить обороты кормовых, теперь пустить их враздрай (чтобы струи спереди и сзади встретились под корпусом), увеличить обороты, уменьшить обороты» и т. д. На льду реки по обе стороны от канала стояли наблюдатели, следившие, сколько крошек всплывет в заранее прорубленных майнах, удаленных на разные расстояния от проложенного кораблем русла.

Заново переживая сейчас 70–80-ые годы, удивляюсь до самоумиления: сколько же я тогда ездил-плавал-летал, в какие только природно-экономические зоны не наведывался, и это еще не считая трех заграниц, объявших четыре государства Европы! Не могу удержаться, чтобы не перечислить их хотя бы пунктирно:

1970 — поездка по городам Средней Азии с группой сотрудников журнала «Знание — сила».

1971 — г. Северодонецк, химкомбинат.

1974 — г. Архангельск, экспедиция Е. Н. Цыкина.

1975 — г. Орел — конференция, посвященная 100-летию полярного исследователя В. А. Русанова (с моим докладом).

1977 — Кривая Коса на Азовском море — родина Г. Я. Седова (с моим докладом об участнике его экспедиции В. Ю. Визе).

1981 — г. Азов-на-Дону, родина человека, на многие годы ставшего моим главным героем, — Р. Л. Самойловича (с докладами о нем).

1982 — Полет на архипелаг Северная Земля на полярную станцию «Остров Голомянный» и остров Домашний.

1984 — Полет на Чукотку с группой челюскинцев по случаю пятидесятилетия той удивительной во многих отношениях эпопеи.

1984 — Поездка по Северной Двине из Архангельска до Котласа и обратно (с докладами на арктические темы в обоих городах).

1984 — Полет по командировке Союза писателей в Петропавловск-Камчатский с последующим переездом морем на Сахалин (выступления перед горожанами, портовиками, экипажами судов в Петропавловске, Корсакове, Холмске, Южно-Сахалинске).

1985 — Туристическая поездка в Венгрию.

1987 — г. Могилев, родина О. Ю. Шмидта (с докладом по случаю открытия там мемориального музея).

1988 — Поездка по Белому морю из Архангельска в Онегу, на родину капитана А. С. Кучина, спутника Русанова и Самойловича (с докладом по случаю 100-летая со дня рождения).

1987 — Туристическая поездка во Францию.

1989 — Полет в Ямбург и его «окрестности», полуостров Ямал и Гыданский на международный симпозиум по мерзлотоведению и экологии.

1990 — туристическая поездка в Финляндию и Швецию.

И еще одна поездка, совершенно удивительная — в зимнее Карское море, в марте 1977 года.

Мы отправились туда с фотокорреспондентом журнала Витей Брелем, чтобы собственными глазами увидеть эксперимент по зимней доставке грузов для газодобытчиков Ямала. Запомнилась нам та «Операция Ы» не в последнюю очередь тем, что осуществилась она ровно за две запланированные недели без единого срыва, в полном объеме, с полетом на большом самолете до Амдермы, быстрой переброской на малыше Ан-2 на ямальский мыс Харасавэй, а оттуда вертолетом Ми-2 прямо на палубу атомохода «Арктика»! Но перед тем мы, как бы попутно, побывали в многочасовой ледовой разведке над всем Карским морем на машине Ил-14, когда был найден путь в сплошных льдах для ведомого атомным ледоколом каравана, долго, словно не желая с нею расставаться, уже в сгустившейся тьме кружили над «Арктикой», над этой чернооранжевой громадой, целым городом, сияющим огнями в карских льдах.

Десять дней подряд мы переходили с судна на судно, с атомохода — на ледокол поменьше, «Мурманск» (где капитаном был мой знакомый по архангельским делам с Женей Цыкиным Владислав Степанович Смолягин), а с него — на грузовой транспорт «Наварин», чтобы видеть воочию все стадии сложной и небезопасной доставки газовых труб и прочего снаряжения на мыс Харасавэй. На том же дизель-электроходе «Наварин» мы вернулись на Большую землю, в Мурманск, ухитрившись побывать в последний мартовский день на традиционном ярком Празднике Севера. И в тот же вечер — самолетом в Москву.

Поездка на «Арктику» еще долго грезилась нам и наяву, и во сне, и каково же было нам узнать в августе того же года, что этот атомный ледокол впервые в истории надводного плавания пришел в географическую точку Северного полюса! Тот же корабль, с тем же экипажем и капитаном Юрием Сергеевичем Кучиевым, с которым мы находились бок о бок всего четыре-пять месяцев назад, явились на полюс, а мы и ведать не ведали, что подобное плавание вообще готовится — вот какая была секретность! Вот как умели держать язык за зубами даже очень близкие, давние арктические знакомцы. Они как никто помогли нам осуществить ту мартовскую командировку, и они же словом не обмолвились о задуманном полюсном рейсе. Так, молчали на всякий случай, а точнее, по их собственному запоздалому признанию, на случай вполне возможного конфуза. Что ж, мы с Витей были великодушны и охотно их простили!

Постепенно я становился как бы штатным «певцом арктических просторов», героики и романтики высоких широт. Звучит, согласитесь, слащаво и даже похоже на пресловутого «соловья Генштаба» периода афганской войны А. Проханова! И все-таки хочу думать, что мое «пение» имело вполне благородный оттенок: я писал о полярниках, истинных героях, причем в первую очередь о тех, кто был забыт, либо преднамеренно вычеркнут из истории, возвращал имена Самойловича, Ермолаева, Урванцева, Колчака.

С последним, кстати, трудности продолжались до самого конца 80-х годов, даже тогда, когда перестройка и гласность вовсю набирали темп. Я упоминал о том, как опубликовал в журнале «Природа» статью о Георгии Седове. Там у меня было ровно два абзаца о другом полярном гидрографе, воине-адмирале, прославившемся изысканиями в Ледовитом океане на рубеже XIX и XX столетий — Александре Васильевиче Колчаке, бывшем Верховном правителе России, расстрелянном советской властью зимой 1920 года под Иркутском. На рукописи моего очерка один из заместителей главного редактора, почтенный академик-геолог и вовсе не плохой человек, написал такие примерно слова: «Не для того я сражался на фронтах Отечественной войны, чтобы в моем журнале появлялось имя ярого врага Страны Советов, адмирала-вешателя» и т. п. Тот очерк вышел «без Колчака». Лишь через год-два, с появлением в журнале «Знамя» романа Владимира Максимова «Заглянуть в бездну», ненавистная нашим людям фамилия начала мелькать в печати, а облик Колчака — на телеэкране.

Мне работалось легко и радостно. Да что там радостно — счастливо! Вокруг (включая, натурально, Ленинград, Архангельск, Мурманск, все арктические поселения, порты, зимовки) были мои живые герои, в архивах и книгах я вычитывал наиболее интересные страницы или хотя бы строки об ушедших и очень спешил рассказать о здравствующих ветеранах, чтобы они успели прочесть добрые слова о себе. Увы, это удавалось сделать не всегда…