Дмитрий Володихин - Пожарский

Требовалась поддержка Трубецкого. Без нее битва могла окончиться как угодно. Мог победить Пожарский. Мог победить Ходкевич. Сражающихся развела бы ночная мгла, и на следующий день борьба за Москву вспыхнула бы с новой силой…

Но Трубецкой не торопился с поддержкой. Это его колебание обеспечило Дмитрию Тимофеевичу немало укоров от современников.

Один из них обличал подчиненных князя: «Злокозненный же враг дьявол, искони ненавидящий добрые дела рода человеческого, вложил злую мысль воинам полка боярина князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого: из зависти не хотел полк его войску князя Дмитрия Михайловича Пожарского, бьющемуся с поляками и литовцами, помощь оказать. Видели ведь, что войско его на другой стороне реки Москвы сражается, но помочь русским людям не захотели». Другой прямо свалил всю вину на вождя Первого ополчения: «Враг диявол возмути, возложи древнюю гордость князю Дмитрею Трубетцкому: не изыде в помощь брату своему, не любяше бо, понеже сам себя больше творя: «Яко аз град обседох». [181] Повесть о победах московского государства. М.: Наука, 1982. С. 72; Окончание списка Оболенского // Полное собрание русских летописей. Т. 5. Псковские летописи. Вып. 1. М., 2003. С. 129.

Был ли так уж виноват Дмитрий Тимофеевич в том, что помощь с его стороны запаздывала? Уместно усомниться в этом. Он попал в тяжелое положение. Конница его, так же, как и конница Пожарского, потерпела поражение в первые часы боя. Но в отличие от Второго земского ополчения Первое, подчинявшееся Трубецкому, вообще располагало неустойчивым боевым элементом. Возможно, не загордился полководец, нет, а просто не справился с собственной армией. Ведь не располагал князь своим Мининым, а твердой воли для того, чтобы поднять людей, ему не хватило. Не вина, а беда Дмитрия Тимофеевича — казачье своевольство. Разбитые Ходкевичем казаки и не думали о новом столкновении. Они забыли о своих товарищах, о русской пехоте, отчаянно дравшейся в Замоскворечье с поляками.

Сообщение между лагерем Трубецкого у Яузских ворот и Замоскворечьем шло вброд и «по лавам» — то ли по какой-то наплавной конструкции мостков, то ли плотами. В любом случае оно было довольно легким. Не составляло труда перейти с берега на берег. И вот уходили с боя в лагерь многие, а возвращаться не собирался никто.

Пожарский отправил в стан Трубецкого келаря святой Троицы Авраамия Палицына. А Минин, пройдя Замоскворечье, принялся с речного берега стыдить бойцов Дмитрия Тимофеевича.

Минин кричал им: «О братья, христианский народ! Видите великую помощь божью православному и богом собранному воинству и победу над врагами и разорителями православной веры и святых церквей, над поляками. А вы, бездействуя, какую честь себе получите и какую славу обретете, единоверным помочь не желая и божьему делу послужить, а вражде-злобе служа? Ныне ведь от единоверных отлучаетесь, впредь к кому за защитой обратитесь и от кого помощи дождетесь, презрев эту помощь Божью православным христианам против врагов Московского государства?» [182] Повесть о победах московского государства. М.: Наука, 1982. С. 72. Это, конечно же, весьма облагороженный вариант его речей. Весьма возможно, в действительности слова Минина звучали не столь цветисто и гораздо более резко. Но общий смысл понятен: мы тут бьемся с врагом, а вы там прохлаждаетесь, братья православные! Стыдно вам! Присоединяйтесь к тем, кто вышел пить смертную чашу!

Псковская летопись сообщает, что Минин даже приходил «в полк» Трубецкого, молил о помощи, призывал к братской помощи и «обещеваше… великия дары» [183] Окончание списка Оболенского // Полное собрание русских летописей. Т. 5. Псковские летописи. Вып. 1. М., 2003. С. 129. . Вот это уже довольно сомнительно: находясь в гуще боя, Минин мог в лучшем случае ненадолго отвлечься от командования. Но вести с казаками длительные переговоры? Вряд ли. Перед ним была другая проблема: Ходкевич.

А вот келарь троицкий, видимо, сыграл подобную роль. У него также имелся дар убеждения и, что не менее важно, средства, способные подкрепить силу слова. Он подступился к казакам с иного боку.

Пожарский призвал старца к себе, послав за ним своего родича — князя Дмитрия Пожарского-Лопату. Келарю таким способом оказывали почет и подчеркивали важность дела, которым ему предстояло заняться. Явившись в ставку командующего, Авраамий Палицын был «умолен» отправиться к казакам Трубецкого за помощью. В качестве охраны ему дали «многих дворян»: путь Троицкого келаря пролегал через Замоскворечье, кипящее боями.

Добравшись до Климентовского острожка, Авраамий Палицын принялся ободрять тамошний невеликий гарнизон. Как видно, он узрел меж казаками шатость. Присутствие духовного лица высокого сана должно было пристыдить колеблющихся и предотвратить их бегство.

Выйдя с «эскортом» из острожка, старец двинулся к побережью Москвы-реки. Там он застал скверное зрелище. Великое множество казаков уходило с поля сражения бродом «против церкви святаго великомученика Христова Никиты». Эта церковь, правда, в сильно перестроенном виде, существует и ныне — на улице Гончарной, неподалеку от Земляного вала. Судя по ее расположению, казачий лагерь находился далековато от тех мест, где шло сражение…

Здесь Авраамий Палицын вновь обратился с речами к ополченцам и, по его словам, обратил некоторых вспять.

Но «…егда прииде келарь в станы казачьи, и ту обрете их множество: овых пьющих, а иных играющих»… Келарь в удивлении воззрился на ратников, равнодушно развлекающихся, тогда как их товарищи жизни кладут на другом берегу реки. Он обратился к казакам с суровым поучением. Те, как он говорит, «…выидошя из станов своих и повелешя звонити и кличюще ясаком (возгласом): «Сергиев, Сергиев»! И поидоша вси на бой» [184] Сказание Авраамия Палицына. Глава 68. .

В Троице-Сергиевой обители сохранилась память о том, как келарь Авраамий, отлично знавший нравы казаков, не стал в критический момент ограничиваться духовными словесами, а использовал более действенный для них аргумент. Понимая, сколь важно собрать все силы в кулак, он, обратившись сначала к доброму слову Божию, затем обещал куражливым казакам казну Троице-Сергиевой обители. Как пишет историк И. Е. Забелин, «при постоянных жалобах на наготу и голод, казакам, кроме духовного красноречия от Божественных писаний, конечно требовалось и что-либо более вещественное, и было очень естественно и вполне необходимо предложить им и достойную уплату за труд. Должно полагать, что употребить в дело такое обещание было предложено старцу от стороны Пожарского и Минина». [185] Забелин И. Е. Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время. М., 1999. С. 137.