Рудольф Баландин - Вернадский

Для современного геолога это может показаться странным, но на лондонской сессии 1888 года высказали, в числе прочих, мнение о происхождении кристаллических сланцев в результате химического осаждения из водных растворов. Это было отголоском древней идеи Всемирного потопа.

В Лондоне Вернадский познакомился с четой геологов Павловых. Алексей Петрович Павлов, профессор Московского университета, пригласил его после защиты магистерской диссертации переехать на работу в Москву.

Вернувшись в Мюнхен, Вернадский хотел продолжить опыты: «У меня масса вопросов, которые совсем мной не разрешены и остаются мне непонятными». Мутман торопил его: пора публиковать статью.

Наконец статья написана и передана Гроту. Он, увидев две подписи, Вернадского и Мутмана, потребовал от последнего отчета о проделанной работе. У него почти никаких собственных записей не оказалось. Грот настоял, чтобы автором остался один Вернадский.

Наталья Егоровна написала мужу, что рада за него, ведущего интересное научное исследование. Он ответил: «Громадная масса работы чисто механической, которую делаешь по чувству долга, по предвидению цели, — работы скучной, утомительно тяжелой. Эта работа является превосходной школой терпения, требует нервной выдержки».

Он уехал в Париж, где занялся искусственным получением минералов в лабораториях Ле Шателье и Фуке. Заинтересовался он строением силикатов — минералов, состоящих из соединений кремния. В земной коре они преобладают. Изучены они были слабо из-за сложности их структуры.

Вернадский провёл опыты с нагреванием силикатов и убедился, что многие химические соединения образуют разные минералы, в зависимости от условий их формирования. Он предположил, что многообразие форм (полиморфизм) характерен для всех веществ. Эту мысль он хотел положить в основу своей диссертации: «Каждое вещество способно при определенных точках температуры принимать в твердом виде различные состояния».

Постоянная изменчивость минералов, их рождение, рост и разрушение, их малозаметные, но обязательные индивидуальные черты — все это сближало их с живыми организмами. Просто у минералов особая жизнь, включенная в круговорот превращений материи. Возможно, прав был Евграф Максимович: есть лишь вечная жизнь!

…Вернадский так оценил результаты своих работ: «У меня появляются руки». Он научился пользоваться приборами, проводить эксперименты. Много лет спустя он будет успешно использовать навыки, приобретенные во время этих исследований.

А. Е. Ферсман писал: «Владимир Иванович с увлечением занимался экспериментальной работой, вспоминая свои первые анализы и опыты в Париже. Он очень любил эти часы спокойного химического анализа.

Однако все-таки это не была его научная стихия. Ему обычно не хватало терпения спокойно довести анализ до конца. Он не был по существу химиком-экспериментатором, хотя и был прекрасным знатоком химии и до тонкости понимал химическую мысль и ее новые пути».

Не только химия увлекала Вернадского. Он никогда не жил одной наукой. Его интересовали все проявления творчества. Находясь за границей, посещал музеи, театры, картинные галереи (в праздничные и воскресные дни старается совершать геологические маршруты).

В Мюнхене он посетил Пинакотеку, где его поразила картина великого немецкого художника Дюрера «Четыре апостола», или «Четыре евангелиста». Хотя оба названия не точны. Изображены три апостола — Иоанн, Пётр, Павел — и евангелист Марк.

Знатоки по-разному толкуют содержание картины. Искусствовед М. Хаммель видел в ней «сверхчеловеческие типы, высшее проявление простоты и величия». По мнению историка искусства С. Рейнака, картина преследует цель «вернуть христианство на прежний путь» (она написана во время религиозных распрей и Реформации в Германии).

Иначе оценивал смысл работы Дюрера его друг Нейдерфер, рукой которого были каллиграфически выписаны на картине слова из Писания. Они предостерегают: не принимайте заблуждения человеческие за божественную истину; не верьте лжепророкам; умейте сомневаться; отдаляйтесь от тех, кто жаждет собственных удовольствий и никогда не сможет дойти до познания истины; остерегайтесь книжников, кичащихся своим высоким положением и поучающих.

Согласно толкованию Нейдерфера, Дюрер изобразил четыре обобщённых человеческих темперамента: сангвиника, флегматика, холерика и меланхолика.

Вернадский подолгу стоял перед картиной, вглядываясь в могучие фигуры. Он понял её по-своему.

Апостола Иоанна (он стоит слева, держа в руке раскрытую книгу, и внимательно, спокойно её читает) Вернадский счёл образом религиозного мыслителя, искреннего искателя правды.

Рядом с Иоанном апостол Пётр, который держит в руке ключ от Царства Небесного и заглядывает в раскрытую книгу. «Он в конкретных словах разъяснит то, что говорил другой, то, к чему мчалась мысль и чувство другого, более глубоко понимающего человека. Он не поймёт его, исказит его, но именно потому его поймут массы».

Справа — два других лица. «Один гневно смотрит кругом — он готов биться за правду. Он не пощадит врага, если только враг не перейдёт на его сторону. Для распространения и силы своих идей он хочет и власти, он способен вести толпу».

(В этом случае Вернадский не учёл одну деталь: Дюрер написал евангелиста Марка, то есть толкователя и отчасти вульгаризатора учения, горящего желанием внедрить его в массы.)

«А рядом фанатическое зверское лицо четвёртого апостола. Это мелкий деятель. Это не организатор, а исполнитель. Он не рассуждает, он горячо, резко, беспощадно-узко идёт за эту идею».

(Апостол Павел изображён с мечом в одной руке и — очень важно! — с огромным закрытым фолиантом в другой; современники Дюрера думали, что этот образ олицетворяет меланхолического гения.)

«И вот в этих четырёх деятелях — в этих четырёх фигурах распространителей христианства — мощный ум Дюрера выразил великую истину. Мечтатель и чистый, глубокий философ ищет и бьётся за правду. От него является посредником более осязательный, но более низменный ученик. Он соединил новое со старым. И вот старыми средствами вводит это новое третий апостол — политик, а четвёртый является уже совсем низменным выразителем толпы и её средств. Но он самый понятный и (фактически) самый сильный. Едва лишь может быть узнана мысль первого в оболочке четвёртого».

Владимир Вернадский, глядя на картину, мысленно охватывал не только сложное и трудное время её создания, не только религиозную идею, но глубокую трагедию истории цивилизации, величие мощных движений человеческих масс и светлых устремлений отдельных искателей истины.

Альбрехт Дюрер был художником-мыслителем, подобно Леонардо да Винчи, и, вероятно, общая идея его картины угадана Вернадским верно.