Рудольф Баландин - Вернадский

3 сентября 1892 года сообщает Наталье Егоровне: «Сегодня 6 лет нашей свадьбе… Эти 6 лет — такие хорошие годы». Через несколько дней добавляет: «Такую силу придает уверенность, что вместе мы думаем одно и то же и всегда будем идти в жизни вместе».

Не достигший тридцатилетия Вернадский ведет научную, преподавательскую, общественную работу; прекрасный семьянин; глубокий мыслитель. Он ощущает свою причастность к духовной жизни человечества: «Мысль постоянно направляется к ясному сознанию чувства общей преемственности в истории человеческой мысли… В работе мысли есть радость, захватывающая дух сила, гармония».

Почему же он недоволен собой? Мне кажется, дело вот в чем.

Слушая прекрасную музыку или вглядываясь в прекрасную картину, он остро ощущал силу и радость гармонии, идеала. То же ощущение у него вызывала любовь — к родным и людям вообще, ко всей природе.

Но гармония разрушалась. Он видел, насколько безобразна, трудна, ужасна жизнь большинства людей; как много в человеческих отношениях фальши, недобрых чувств, низменных стремлений. Он не мог мириться с несправедливостью и страданием, не мог безоглядно унестись в мир философских рассуждений и научных идей.

Природа поражала его своей стройностью, вечностью, совершенством. В ней не было столь уродливых проявлений, как в жизни человеческой. Постоянная изменчивость природы, ее обновление и единство вызывали ощущение величайшей гармонии.

Он мог бы повторить вслед за Ломоносовым: я желаю понять нерукотворное Евангелие Природы. Это озарение пришло к нему в двадцатилетием возрасте, когда он записал в дневнике:

«Какое наслаждение «вопрошать природу»! Какой рой вопросов, мыслей, соображений! Сколько причин для удивления, сколько ощущений приятного при попытке обнять своим умом, воспроизвести в себе ту работу, какая длилась века в бесконечных её областях!»

Гармонию небесных тел, подчинённых закону всемирного тяготения, выразил Исаак Ньютон. Но это механические модели, в системах которых звёзды и планеты приняты за точки, обладающие массами.

Но разве наша Земля — точка?! Разве можно пренебрегать, как ничтожной малостью, земной природой, живыми существами? Хочется повторить слова Фёдора Тютчева:

Поэту открыт мир живой земной природы. А учёные стараются выразить законы Мироздания на формальном языке физики и математики, словно отрешаясь от окружающей их реальности.

Вернадского восхищали и вдохновляли строки Тютчева:

Постичь суть этой гармонии природы и разлада с ней человека хотя бы в общих чертах он ещё не умел; был похож на человека, плохо понимающего классическую музыку и попавшего на симфонический концерт или в оперу. Такой слушатель порой улавливает мелодию, но общее впечатление остается смутным, и музыка не вызывает в нем созвучных движений души.

И все-таки не угасала вера Вернадского в идеалы, гармонию, истину. Он продолжал поиски.

В апреле 1893 года Владимира Вернадского посетил Лев Николаевич Толстой, знавший его отца. Судя по всему, писателя заинтересовали идеи молодого учёного. Помимо всего прочего, зашла у них речь о бессмертии души. По записям Вернадского и высказываниям Льва Толстого можно не дословно, но по сути восстановить отдельные детали их разговора.

— Вера в бессмертие души, — утверждал Вернадский, — помогает человеку переносить тяготы жизни и страх смерти, помогает ощутить духовное единство с вечным и бесконечным миром.

— Я совсем не чувствую потребности в этой вере, — возразил Толстой. — Она есть самообман. На первой стадии своего развития человек ставит в центре мира собственную личность. На второй стадии этот центр переносится на семью, общество, на все человечество. И только на третьей стадии человеку дано осознать бесконечное и свое единение с ним. Не только умом постичь, а всей душой почувствовать бесконечность мира и любить его. Когда человек любит себя и сознает, что ему недолго остается жить, он старается наслаждаться жизнью. Если он любит всего больше семью, общество, человечество, то положит душу свою за них. Если же любит он бесконечный мир, то посвятит себя исканию истины, стремлению познать ее.

— Однако вы не опровергаете этим бессмертие души, — заметил Вернадский.

— Я об этом не задумываюсь и не стану даже стараться опровергать это, как если бы мне сказали, что в моем саду гуляют семнадцать слонов! Какое это имеет значение для постижения смысла жизни? Если любишь бесконечный мир, то смерть отдельного человека не столь важна, потому что то, что любишь, продолжает существовать. Вот когда нет этой любви, то смерть тяжела. Единение с бесконечным миром дает жизни смысл, несмотря на существование смерти!

— Но вы не учитываете, — сказал Вернадский, — двух бесконечностей. Одна относится к пространству Вселенной. Это, можно сказать, физическая бесконечность. Но есть еще другая, духовная бесконечность, относящаяся к миру сознания. Весь ощущаемый нами мир — это создание нашей бесконечной бессмертной личности, плод ее творчества. Происходит слияние двух бесконечностей — физической и духовной.

— Да вы просто мистик, — сказал писатель ученому.

Каждый из них был уверен в своей правоте. Вернадский записал в дневнике:

«Был у нас Л. Н. Толстой — с ним продолжительный разговор об идеях, науке etc. Он говорил, что его считают мистиком, но скорее я мистик. И я бы им быть был бы рад, но мне мешает скептицизм. Я думаю, что в учении Толстого гораздо более глубокого, чем мне это вначале казалось. И это глубокое заключается:

1) Основою жизни — искания истины и 2) Настоящая задача состоит в высказывании этой истины без всяких уступок.

Я думаю, что последнее самое важное, а отрицание всякого лицемерия и фарисейства и составляет основную силу учения, т. к. тогда наиболее сильно проявляется личность, и личность получает общественную силу. Толстой анархист. Науку — искание истины — ценит…»

При отчасти скептическом отношении к науке Лев Толстой в своих рассуждениях прибегал к научным идеям. В одном случае он даже сослался на принцип симметрии, который изучал в курсе кристаллографии Владимир Вернадский.