Рудольф Баландин - Вернадский

«Что такое симметрия? — задавал риторический вопрос Толстой. — Это врожденное чувство, отвечал я сам себе. На чем оно основано? Разве не все в жизни симметрия? Напротив, вот жизнь — и я нарисовал на доске овальную фигуру. После жизни душа переходит в вечность — и я провел с одной стороны овальной фигуры черту до самого края доски. Отчего же с другой стороны нету такой же черты? Да и в самом деле, какая же может быть вечность с одной стороны, мы, верно, существовали прежде этой жизни, хотя и потеряли о том воспоминание».

Естествоиспытатель вряд ли сочтёт такие рассуждения убедительными. В природе, как в жизни, далеко не всё симметрично. Скажем, переход от детства к старости свершается последовательно, неотвратимо и безвозвратно. Никакой симметрии тут нет.

Переход души в вечность для Владимира Вернадского, как для многих, хотя и далеко не всех мыслителей, был равнозначен погружению в небытие, распадение на атомы и молекулы, входящие в новые тела земной природы. Но это не снимало вопроса о предсуществовании до рождения и вечности духовной субстанции.

Много позже напитттет он о вечности жизни, а в своих убеждениях натуралиста будет придерживаться мнения знаменитого нейрофизиолога и психиатра В. М. Бехтерева, высказанного в 1916 году в статье «Бессмертие человеческой личности как научная проблема»:

«Ни одно человеческое действие, ни один шаг, ни одна мысль, выраженная словами или даже простым взглядом, жестом, вообще мимикой, не исчезают бесследно…

Речь идёт не о бессмертии индивидуальной человеческой личности в её целом, которая при наступлении смерти прекращает своё существование как личность, как особь, как индивид… а о социальном бессмертии ввиду неуничтожаемости той нервно-психической энергии, которая составляет основу человеческой личности…

Поэтому понятие о загробной жизни в научном смысле должно быть сведено, в сущности, к понятию о продолжении человеческой личности за пределами её индивидуальной жизни в форме участия в совершенствовании человека вообще и создания духовной общечеловеческой личности, в которой живёт непременно частица отдельной личности, хотя бы уже и утттедтттей из настоящего мира, и живёт не умирая, а претворяясь в духовной жизни человечества».

Но вместе с тем оставалось чувство недопонятости чего-то важного и загадочного, какой-то тайны духовного бытия. Такая неудовлетворённость своими знаниями — залог дальнейших поисков истины.

Владимир Бехтерев, выдающийся специалист по физиологии мозга, психолог и психиатр, завершил свою статью признанием неведомого, недоступного разуму человека:

«Все вообще превращения материи или вещества и вообще все формы движения, не исключая и движение нервного тока, представляют собою не что иное, как проявление мировой энергии, непознаваемой в своей сущности».

Биолог, исследователь эволюции академик И. И. Шмальгаузен в книге «Проблема смерти и бессмертия» (1926) пришёл к выводу: «Смерть является платой за продление жизни особи как гармоничного и стойкого целого с высокоразвитой индивидуальностью». Иначе говоря, смерть — плата за совершенство, бессмертие — удел простейших форм.

Он сослался на Е. Шульца (не знаю, кто это, но мысль верная): «Природа… отняла у нас бессмертие и взамен его дала нам любовь».

Не менее мудрое высказывание принадлежит Гёте: «Жизнь — прекраснейшее изобретение природы, а смерть — её искусственное средство, чтобы иметь много жизни».

На мой взгляд, оно требует уточнения: есть вечная Жизнь Природы и бренная жизнь её творений, которым она предопределила смерть во имя разнообразия, изменений, рождения нового, исканий лучшего, стремления к прекрасному.

Каждому из нас не раз приходится думать, как поступить. Так бывает при выборе профессии или места работы, при определении условий быта, к которым следует стремиться. От верности избранного направления во многом зависит наша дальнейшая судьба.

Вернадский мог бы браться за не слишком трудные темы, углубляться в одну специальность. Для этого надо было отказаться от юношеских идеалов и жажды познания… Нет, об этом не могло быть речи.

Другой путь — отдаться общественной практической деятельности… Нет, он не в силах отказаться от счастья научных исследований. Тем более что именно так у него есть возможность приносить пользу людям.

Значит, остается путь научной работы. Надо верить в свои силы. По-прежнему задавать себе вопросы, искать на них ответы, сомневаться и не ограничивать свободу мысли.

И тут судьба (в лице университетского начальства) определила ему занятия кристаллографией. Она изучает, в частности, распределение атомов в пространстве, объемные узоры кристаллических решеток, форму кристаллов. Это роднит её с геометрией. В кристаллах почти так же, как в движениях небесных тел, просто и наглядно проявляется гармония Мира.

Работая во Франции. Вернадский прочел классическую работу Рене Жюста Гаюи, изданную в 1784 году. В ней исследовалась форма кристаллов. Тогда некоторые ученые предполагали, что кристаллы устроены и живут как живые организмы. Гаюи возражал:

«Внимательное изучение минералов, наоборот, показывает, что в их внутренних частях отсутствует какая-либо подвижность и гибкость. Это — простая структура, без органов и без функций, одним словом, симметричное скопление молекул, последовательно соединенных друг с другом».

Принцип симметричного расположения молекул-шариков (или атомов-шариков), высказанный еще до Гаюи англичанином Р. Гуком, голландцем X. Гюйгенсом и М. Ломоносовым, позволил французскому ученому постичь некоторые законы кристаллического строения.

В 1890 году выдающийся русский ученый Е. С. Федоров (годом позже — А. Шенфлис) геометрически вывел 230 пространственных групп кристаллических решеток. Триумф математической идеи симметрии! Было завершено грандиозное здание геометрической кристаллографии.

Вернадского интересовали главным образом физика и химия кристаллов. Он первым упомянул о термокристаллографии, изучающей изменение свойств кристаллов в зависимости от температуры. По его мнению, кристаллография будет все более проникаться учениями об энергии и равновесии — «этого нового отпрыска векового и нерушимого чувства мировой гармонии».

Совершенство геометрической кристаллографии было достигнуто ценой удаления в мир абстракций. Ведь реальные кристаллы мало похожи на идеальные: имеют изъяны, включения, индивидуальные химические и физические свойства.