Сельма Лагерлеф - Девочка из Морбакки: Записки ребенка. Дневник Сельмы Оттилии Ловисы Лагерлёф

Однажды утром нянька Майя пришла в детскую с известием, что морбаккскому озеру настал конец, сызнова воротился прежний утиный пруд. Подробностей она сообщать не стала: мол, сами увидим, как оденемся да выйдем из дома.

А мы-то, ясное дело, очень гордились, что у нас в Морбакке есть озеро, как в Гордшё и в Херрестаде, так что поспешно оделись и выбежали на улицу. И собственными глазами увидели, что нянька Майя сказала чистую правду.

Происходило все это в разгар вешнего ненастья, и накануне на морбаккском озере вскрылся лед. Никогда мы не видели его таким красивым, как в тот день, когда оно только-только сбросило с себя ледяной покров. Вода наполняла его до краев, по нем даже ходили настоящие волны. Вдобавок из лесу потоками сбегали огромные массы воды, и через затвор ее протекало столько, что мы подумывали установить там мельничку, которую нам смастерил Юхан и которую мы обычно ставили в Полоскальном ручье.

Однако нынче ночью, видимо, прошел буйный ливень, пруд переполнился и напрочь смыл всю насыпь, которую минувшим летом соорудили Свен из Парижа и Магнус Энгстрём. Нас поразила мощь, какую накопила вода, ведь она увлекла с собой и разметала по полю большущие камни. Песок унесло еще дальше, а ивовые черенки, высаженные папенькой на насыпи, не иначе как плыли сейчас к Фрюкену.

Вокруг поистине царила мерзость запустения. Земля, над которой еще вчера гордо ходили волны озера, теперь обнажилась. Сплошь глиняная жижа да кое-где лужи. В целости и сохранности был только старый утиный пруд.

Как раньше, маленький, круглый, в своих давних надежных берегах. Совершенно такой же, каким был всегда, не больше и не меньше, но нам казалось, будто он чуточку злорадствует и надеется снова войти в честь.

Однако же папенька, разумеется, никак не мог допустить возвращения к старому. Ведь за прекрасное озеро он снискал больше похвал, чем за любое другое свое предприятие. Звонарь сочинил об этом стихи, вся родня проявляла интерес, а г-жа Хедберг углядела над водой диковинное голубоватое свечение. Так что он просто не мог не возвести насыпь еще раз. Ведь дело шло о чести всей усадьбы.

И хотя надо было спешить с весенними работами, папенька не мог спокойно ими заниматься, пока насыпь не приведена в порядок. Вот и начали возить к пруду щебень, глину и песок, трамбовать, муровать, закладывать бреши, вместо того чтобы бороновать и сеять. Ларе из Лондона и Магнус из Вены только головой качали, глядя на новую суматоху, а старый Пер из Берлина, финн, понимающий толк в тайнах природы, напрямик заявил, что все это напрасный труд, недаром ведь замечено, что в старом пруду кто-то живет и им охота, чтобы все оставалось так, как повелось с незапамятных времен.

Так или иначе, насыпь возвели и обложили дерном, а не только засыпали сверху крупным песком, как прошлый раз. И посадили два ряда ивовых саженцев, которые, пустивши меж камнями длинные корни, помогут хорошенько их скрепить.

Изрядную работу проделали, и всего после нескольких ливней пруд вновь наполнился водою, а когда в августе съехались гости, морбаккское озеро сверкало на солнце, как в минувшем году. Правда, г-жа Хедберг уже не замечала над водой никакого голубоватого фосфорического свечения, но это и вся разница. Наверно, во время большого вешнего потопа все смыло.

На следующий год папенька в пору ледохода все время держался настороже. Каждый день обходил насыпь, смотрел, нет ли где трещин, сквозь которые может пробраться вода. И стоило одной-единственной капле просочиться на другую сторону насыпи, как он тотчас скликал народ, чтобы укрепить насыпь булыжником, глиной и песком.

А если ночью шел дождь, папенька вставал и шагал к насыпи, караулил там — вдруг что случится.

И все мы в доме ужас как тревожились за пруд. Никто не ведал покоя, пока не настало лето и все весенние бури и ненастья не остались позади.

По-моему, мелкие трещины в насыпи возникали каждую весну, так что приходилось постоянно укреплять ее да чинить, но ни разу она не бывала смыта полностью, до того года, когда папенька из-за сырых простынь захворал воспалением легких.

Маменьке тогда недосуг было думать о насыпи и заделке мелких трещин. Вдобавок лед в тот год тронулся очень рано, на Пасху, и вообще дела обстояли скверно.

Поздним вечером накануне Пасхи пришел конюх, сообщил, что из-под насыпи начала просачиваться вода, а маменька сказала, что дело плохо, и попросила его позвать кого-нибудь на подмогу.

Однако ж просить, разумеется, не имело смысла, Пасха ведь, народ сидел по домам, пил водку, никому и дела не было до пруда, искусственного, существовавшего в усадьбе всего-то несколько лет.

И вода продолжала свои труды на свободе, весь пасхальный день, а на следующее утро всю насыпь, как и в первый раз, вынесло на поле. Дно опять обнажилось, остался только старый утиный пруд. Лежал в своих берегах, такой же круглый и спокойный, как всегда, сверкал-поблескивал, будто радуясь, что опять заделался тут единственным хозяином.

Но когда папенька пошел на поправку и узнал, что с насыпью вновь приключилась беда, он до того огорчился, что мы всерьез опасались, как бы болезнь не вернулась. В общем, едва только смог сам заниматься хозяйством, папенька перво-наперво взялся строить насыпь в третий раз.

Впрочем, его не слишком радовало, что приходится сызнова возиться с насыпью. Подоспели весенние работы, а люди устали от вечных хлопот с прудом, пользы от которого, считай, никакой. Но ничего не попишешь, ведь папенька сказал, честь усадьбы требует восстановить морбаккское озеро. Оно снискало столько похвал, что папенька ну никак не мог воротиться к старому утиному пруду.

И представьте себе, аккурат когда все поденщики надрывались возле пруда с булыжником да песком, явился дядя Вакенфельдт! Проведал он каким-то образом про папенькину болезнь и решил самолично выяснить, как у него дела.

Дядя Вакенфельдт придержал лошадь и некоторое время наблюдал, как идут работы над новой насыпью, потом покачал головой. А подъехав к крыльцу и еще даже не выбравшись из одноколки, сказал папеньке:

— Коли возводить насыпь таким манером, Эрик Густав, придется тебе каждый год строить ее заново.

— Вот как, Вакенфельдт? — отвечал папенька. — Ну да, ты же у нас всегда все знаешь.

— Не будет она держаться, если просто сыпать песок, — продолжал дядя Вакенфельдт. — Им надо набивать мешки и складывать насыпь из мешков, как строят военные укрепления.

Папенька все же последовал дядину совету, и с тех пор насыпь стояла прочно. А мы все ужасно радовались, ведь по весне вечно изнывали от страха, ожидая, что насыпь снесет.

Сразу после того как надежно укрепил насыпь, папенька поехал в Стрёмстад и, без сомнения, пока был на море, все время думал о своем домашнем пруде. Поди, сравнивал наш водоем с Каттегатом и поневоле приходил к выводу, что ему многого недостает. Во всяком случае, едва воротившись домой, затеял усовершенствования.