Элизабет Хереш - Цесаревич Алексей

Когда британская секретная служба информирует русского министра иностранных дел о том, что Ленин и его единомышленники едут в Россию в забронированном германским правительством поезде с целью свержения Временного правительства, тот благодушно отвечает: «Когда станет известно, благодаря чьей поддержке приехал Ленин, он больше не будет: представлять угрозы».

С прибытием Ленина пропаганда за продолжение революции получает новое подкрепление. Она отлично организована и направлена на оказание влияния на солдат и беднейшие слои населения. В пламенных речах большевистских агитаторов начинает звучать тема классовой борьбы, ранее не звучавшая даже во время восстания с социально-политическими требованиями. Поскольку Временное правительство так и не смогло улучшить положение народа в целом, революционная пропаганда попадает на благодатную почву и ее тезисы становятся все более радикальными.

В мае уходит в отставку премьер-министр Гучков. Его место занимает Керенский. Он празднует свое назначение приемами и банкетами в Большом дворце в Царском Селе, куда приезжает на царских автомобилях. В довершение он устраивает резиденцию своего правительства в Зимнем дворце.

При этом в правительстве практически не остается больше умеренных членов. О свободном выезде царской семьи теперь нечего и думать. 19.07(1.08). 1917 (ода Николай помечает в своем дневнике: «Три года с тех пор, как Германия объявила нам войну! Куда поведет Бог Россию — да спасет Он ее…»

Придворный врач Боткин во время следующего визита Керенского во дворец вновь просит у него разрешения для царской семьи уехать в Ливадию. Напрасно! Ситуация, дескать, в стране неконтролируемая. И в этом Керенский прав. 30.07.(12 августа) 1917 года Алексею тринадцать лет. Его отец записывает о том дне:

«30 июля. Нашему любимому Алексею сегодня тринадцать лет. Пусть Господь дарует ему в эти тяжелые времена хорошее здоровье, терпение и силы телесные и душевные!»

Александра велит внести во дворец икону Божьей матери для небольшого богослужения. Все подносят скромные подарки. Приходят Алеше и письма — от знакомых и незнакомых. Большинство написано детским почерком:

«Примите, обожаемый Алексей Николаевич, мои теплейшие поздравления и сердечнейшие пожелания. Мои друзья и я смастерили пару кораблей и просим Ваше Высочество их принять. Целую Ваши драгоценные руки. Сережа».

Кораблей царевич так никогда и не увидел. Другое письмо осмотрительнее:

«Господин цензор, мы очень Вас просим передать это письмо адресату.

Июль 1917. Дорогой Алексей Николаевич.

Русские дети, которые Вас никогда не видели, но которые Вас никогда не забудут, поздравляют Вас с Вашим днем рождения. Они любят Вас и были сегодня пр поводу Вашего дня рождения в церкви. Обращаться к Вам по-другому [146] Обращение должно звучать «Императорское Высочество». и называть свои имена мы не можем».

День рождения проходит во всеобщем умилении. С)но сопровождается меланхолической сентиментальностью: только что стало известно, что царскую семью и всех, кто готов ее сопровождать, намечено перевезти в другое место. Куда, хранится в тайне. Керенский лишь сообщает гофмейстеру, что не мешало бы взять с собой теплые вещи. Неужто в Сибирь?

Только позднее выясняется, что, несмотря на строгую конфиденциальность отъезда царской семьи, чтобы предотвратить проявления лояльности или нападения со стороны революционно настроенных сил — в правительство Керенского пришли многочисленные прошения: в них податели предлагали себя в качестве сопровождающих царевича. «Даже если это будет стоить мне жизни и приведет меня на эшафот, я готов умереть за него, если я ему до тех пор смогу быть полезным и в случае его болезни смогу облегчить его состояние. Я готов разделить его судьбу». О подобных мужественных выражениях преданности Алексей никогда не узнает.

Алеша один из немногих, кто почти не ощущает боли расставания. Его быт стал однообразен, и перспективы перемен пробуждают его жизненные силы. У него столько задора, что, купаясь в летнюю жару в парковом пруду, он затягивает в воду свою старшую сестру Ольгу в одежде.

Другие уже утирают слезы прощания. Николай по-прежнему невозмутим, каким его привыкли видеть, Еще раз он идет со своими детьми в огород, который; они вместе разбивали, и распоряжается, чтобы плоды их труда достались оставшимся — прежде всего тем, кто помогал ухаживать за грядками. Под руку с Александрой царь еще раз проходит по всем покоям дворца, в котором оба прожили более двадцати лет. После ужина царская семья готова.

Внезапно появляется Керенский и сообщает Николаю, что приезжает его брат, Михаил, чтобы попрощаться. Гофмейстер Бенкендорф вспоминает сцену:

«Свидание длилось всего десять минут. Обоих братьев настолько перехлестывают чувства и в то же время им так неловко оттого, что встреча происходит на чужих глазах, что они едва находят слова. У великого князя появляются слезы и позднее он признается мне, что даже не заметил, здоровым ли выглядит император или нет. В последний раз Николай и Михаил виделись».

Свидание прерывает Керенский: «Мне жаль, господа, но больше нет времени». Керенский же и отказывает великому князю в просьбе повидаться с детьми. Однако Алексей увидел из-за двери, что кто-то пришел. «Там дядя Миша?» — радостно спрашивает он. Но поздороваться с ним ему не довелось…

Домочадцы и несколько верных спутников ожидают весь вечер в вестибюле со своим багажом. Отъезд в полночь. Но часы бьют двенадцать, а ничего не происходит. Несколько раз ложная тревога — и снова ничего. Алеша устает и хочет спать. Мучительное ожидание длится до пяти утра. Где-то между пятью и шестью подают автомобиль. От ворот дворцового парка кортеж сопровождает конный конвой. Из соображений конфиденциальности локомотив прицепляют в последнюю минуту. С ними едут два комиссара Временного правительства. 46 человек сопровождают царскую семью в качестве свиты. Охранников — около двухсот. Поезд замаскирован японскими флагами под санитарный (организации Красного Креста), окна закрашены — и забелены. Никто не должен увидеть лиц членов царской семьи.

Когда поезд трогается с перрона в сторону Петрограда, на часах шесть часов десять минут и алый рассвет в последний раз освещает утреннюю столицу для царской семьи.

«Если бы я хоть раз мог отсюда вырваться, хотя бы единственный раз!» — все чаще в последнее время произносил Алексей, глядя из окна на часовых у ворот дворцового парка. Разве из-за них не чувствовал он себя пойманной птицей в золотой клетке? Однажды вырваться — и вот теперь он едет туда, на просторы России, прочь от монотонности прошедших месяцев, утомленный, но с любопытством ожидающий новых впечатлений.