Григорий Речкалов - В небе Молдавии

- Все виноваты! - с горечью бросил командир. - Плохо взаимодействуем. Страшный для нас урок. Слишком дорогая плата. Потерять таких людей...

Иванов не мог предположить, что к вечеру еще двое из стоящих здесь погибнут смертью героев.

Нет, не может затеряться человек. Даже на войне. Рано или поздно находятся свидетели, очевидцы, документы - они рассказывают о подвиге героев или разоблачают подлость...

После войны я нашел в полуистлевших страницах боевых донесений записи, датированные 21 июля 1941 года, и показания фашистского летчика, сбитого 22 июля под Котовском. "...В 13.00 восемь "МиГ-3" с высоты 400 метров бомбами и пулеметным огнем уничтожили 13 самолетов... Не вернулись с боевого задания командир эскадрильи старший лейтенант Соколов А. С. и младший лейтенант Овсянкин А. И...."

Сколько героизма стояло за каждой из этих сухих строчек. "...18.00. Лейтенант Викторов В. М. и младший лейтенант Столяров Н. М., прикрывая Рыбницкий ж.-д. мост, вели бой с "юнкерсами" и "мессершмиттами". В неравной схватке погибли, но врага не пропустили..."

"Погибли, но врага не пропустили". Где найти более точное, более сильное определение для их подвига. Эти парни, носившие на груди комсомольский билет, любили жизнь, песню, солнце. Витя Викторов и Коля Столяров...

Им бы жить. Жить!.. "...19.25. Три "МиГ-3" сопровождали "Су-2" в район Могилев-Подольский, вели бой с четырьмя "Ме-109". Младшие лейтенанты Дьяченко Л. А. и Шиян Г. Т. сбили по одному "Ме-109"..."

Дьяченко сдержал свое слово. Их бой наблюдали сотни советских людей. Летчики не знали этого. Не знали они и другого. Сбитые фашисты врезались в землю почти там же, где несколько часов назад произошел другой подвиг.

Я услышал эту историю от Евтихия Тимофеевича Грозного много лет спустя.

... В тот день Евтихий Грозный, солдат нашего БАО, посланный закупать скот на убой, устало шагал по опустевшей улице Каменки и тревожно вслушивался в глухую трескотню пулеметов со стороны Ямполя. Нещадно палило солнце. Напротив сельсовета сиротливо торчала никому не нужная трибуна. Откуда-то из огородов выскочил запыленный мальчуган.

- Ой, диду, в Ямполе немцы!

- Тсс! - строго пригрозил Евтихий. - Якой я тебе диду! Солдат я, понял?

Мальчонка скорчил презрительную гримасу:

- Фью, солдат с палкой. Таких не бывает. А может, ты, это... - глаза его сузились, - дезертир?

Солдата чуть удар не хватил со злости, но обидчика уже след простыл.

Выбравшись на пыльный большак, Евтихий примкнул к колонке беженцев. Люди, серые от горя и пыли, со страхом посматривали назад, где коптили небо черные языки пожарищ; оттуда явственно доносилась пальба.

На повозке, набитой скарбом, сидела обессиленная женщина. Ее черноволосая дочка, в красном галстуке и с сумкой на коленях, пугливо озираясь, понукала тяжело переступавшую гнедуху. Женщина, придерживая узелки, с тоской и страданием смотрела на посевы и беспрестанно твердила:

- Сколько добра пропадает, сколько трудов...

Слушая причитания беженки, Евтихий в которой раз за это время убеждался, что не личная судьба и не собственный дом волнуют сейчас людей народное добро, судьба Родины им дороже всего.

Как выяснилось из разговора, муж и два ее сына были на фронте.

- Наша фамилия Даниленко. Может, встретите где моего Василя? Кланяйтесь ему, - попросила женщина со слабой надеждой.

- Может, и встречу, - машинально ответил Евтихий, прислушиваясь к реву и стрельбе самолетов.

Над крутым и заросшим берегом Днестра появилось несколько истребителей. Один летел как-то вяло, неуклюже разворачивался то в одну, то в другую сторону. Второй защищал его, отбиваясь от двоих фашистов. Скоро один фашист загорелся и на глазах у всех факелом рухнул у села. В этот момент израненный, без колес, "ястребок" скользнул над головами и вспахал глубокую борозду на сжатом поле. Красный нос, такая же полоска на хвосте... Свой, с нашего аэродрома! Солдат кинулся к месту падения. Туда уже мчалась санитарная повозка, случайно примкнувшая к беженцам.

Бежать было нелегко. Когда до самолета осталось не больше пятисот метров, появились немцы...

...Расправившись с "мессерами", Алексей Овсянкин сделал круг над раненым командиром. На помощь к нему спешили свои. Алексей хотел улететь домой, но тут из лесу показались немцы. Несколькими атаками он загнал фашистов обратно, круто снизился и сел неподалеку, чтобы взять командира на свой "ястребок".

Гитлеровцы вновь выскочили из лесу, зелеными пауками стали карабкаться на пригорок. Когда Алексей подрулил к упавшему "ястребку", они были еще метрах в трехстах. Соколов поджег свой самолет и с трудом заковылял ему навстречу. Овсянкин выскочил из кабины, подхватил командира и что было сил заспешил обратно.

Фашисты что-то орали, но не стреляли, рассчитывали захватить летчиков живыми.

Спасение было рядом: блестя на солнце, в двадцати-тридцати шагах ровно и призывно рокотал мотор. Одно усилие - и они в воздухе.

И вдруг над головой просвистело, грохнуло. Земля всколыхнулась. "Миг" окутался дымом, осел. Овсянкин, теряя равновесие, схватился за грудь, что-то теплое, клейкое потекло по пальцам.

В первый момент беспомощность и страх сковали Соколова. Тупая давящая боль стиснула голову. Но тут он увидел искаженное болью лицо Алексея и, не отдавая себе отчета, что было сил, пополз к разбитому снарядом самолету.

Немцы теперь не спешили и не скрывались; они приближались широкой цепью, во весь рост.

"Спокойно, Соколов, спокойно", - шептал он, расстреливая фашистов из пистолета.

Он заложил последнюю обойму из пистолета Овсянкина, целился тщательно, считая каждый выстрел.

Фашисты залегли и ползли, как черепахи, охватывая разбитый самолет полукругом. Позади цепи, на жнивье, осталось с десяток распростертых трупов. Снова выстрел, и гитлеровец с засученными рукавами, взвизгнув, пополз назад.

- Еще один, - процедил сквозь зубы Анатолий.

- Командир, а командир, - еле слышно позвал Овсянкин. - Я умираю. Приподними меня - простимся.

Соколов нагнулся. Летчик осторожно обхватил его за шею.

- Еще повыше... Выше...

Сознание медленно покидало Алексея. В предсмертной тоске лицо осветила улыбка: жена и дочь пришли к нему, были с ним...

Алексей вновь обратил глаза к Соколову; крепко закушенные губы его чуть шевельнулись:

- Доченьке моей... не стыдно за отца... - и смолк. Что-то мальчишеское, нежное проступило на лице.

Соколов с ношей на руках выпрямился во весь рост. Где-то в крошечной клетке мозга, которая начала жить раньше первого его вздоха и умрет в нем последней, уже решено: "Свое мы исполнили. Не будет тебя, Алексей, и..."

Анатолий обвел взглядом прохладные рощицы Приднестровья, полные запахов, влажные луга: далеко за синью горизонта остался его родной дом.