Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний

Мы так и не спали в ту ночь, а рано утром мы поехали обратно в Киркснсс.

8 мая союзники высадились в Осло. Квислинг был арестован, и норвежское правительство вернулось в столицу.

Уже в мае или июне Даль известил нас, что Киркснсс должен посетить кронпринц Улав, сын норвежского короля Хокона VII и главнокомандующий норвежскими вооруженными силами. Кажется, он прибыл на военной летающей лодке — во всяком случае, мы встречали его в порту. Щербаков отрядил в Киркснсс группу собою наиболее видных солдат, отбиравшихся для Парада Победы в Москве. Они стояли через равные промежутки вдоль улиц от причала до здания ранее нашего старшего морского начальника, а ныне норвежского морского начальника. Для приема был привезен из

Мурманска интуристский шеф-повар, лакеи и самые неслыханные деликатесы из интуристских запасов — стерляди, черная икра, шампанское — и, конечно, водка quantum satis. У норвежцев с обеспечением дело обстояло гораздо хуже — в частности, никакого алкоголя не было. Я не помню, по какому уж делу я зашел в это время к зубному врачу Ссликувитсу (он же Зсликович) и включился в бурное обсуждение приема кронпринца. Разговор был не совсем пустой: Зеликович уверял меня и нескольких норвежских офицеров, обретавшихся у него, что он знает рецепт изготовления ликера из денатурата, совершенно безопасный (я несколько сомневался, потому что осенью у нас погиб целый штаб полка, которому полевой врач разрешил пить спирт из найденного бочонка, — но оказалось, что это не спирт, а антифриз). Тем не менее, охваченный общим энтузиазмом моих коллег, я решил попробовать знаменитый ликер — и присоединился к мнению норвежцев, что напиток прекрасен, но для кронпринца все-таки не годится. Поэтому Даль запросил у Щербакова 12 бутылок водки, которая и была ему доставлена из того же «Интуриста».

Кронпринц прибыл с небольшой свитой, пошел сначала к норвежцам, потом к нам. За столом сидел весь штаб 14-й армии, комендатура — и я, грешный, по правую руку от кронпринца. Начались обильные тосты «за Победу», «за Сталина», «за короля» — но очень скоро кронпринц сказал:

— Говорят, что точность — вежливость королей; я должен поблагодарить моих гостеприимных хозяев — через час меня ждут в Вадсё. — Встал и проследовал между нашими воинами, бравшими «на караул», к шлюпке и к «летающей лодке». Вместе со Щербаковым и Лукиным-Григэ я провожал кронпринца до причала, по ходу отвечая на его вопросы.

Повернув назад от причала, я услышал громовое «ура»: это полковник, заместитель начальника штаба по тылу, кликнул бойцов почетного караула в банкетный зал и отдал им на поток и разграбление осетрину, икру и прочее. Когда я вернулся из порта, столы были очищены, а в углу стоял с убитым видом представитель «Интуриста», рассчитывавший, несомненно, на большие доходы.

Любопытно, когда мой послевоенный норвежский приятель в 80-х годах в разговоре тогда уже с королем Улавом V по одному международному делу сослался на мое мнение и назвал мою фамилию — оказалось, что король помнит и мою фамилию, и меня самого.

Для Даля этот визит кончился неприятностью. «Интурист» представил ему счет на водку из расчета 1000 р. за бутылку (это была действительная цена водки на черном рынке в тогдашнем тылу) и по официальному валютному курсу. Десяти тысяч долларов у Даля не было, но после этого в течение нескольких недель в порт Киркенсса шли рыбачьи боты, полные красной рыбой, в оплату за 12 бутылок водки.

Война кончилась, но служба моя в комендатуре не кончилась. Я еще не знал тогда, что по моей военно-учетной специальности надо служить до 1948 года, и, как и все, ждал скорой демобилизации.

Я все еще выдавал пропуска на хождение по занятой войсками территории, хотя и реже, потому что у всех пропуска уже были — разве что кто-нибудь потерял. Давно уже реже стали жалобы на похищение сена или еще чего-нибудь в этом роде.

Уже перед самым концом войны в 14-ю армию неизвестно зачем прислали пополнение из бывших уголовников. Число ЧП, естественно, возросло, но с ними в основном справлялась норвежская полиция, связывавшаяся непосредственно с местными командирами частей. Кроме того, и само местное население обратило внимание на изменившуюся ситуацию и, чуть ли не впервые в своей истории, норвежцы завели замки на дверях.

Не то чтобы в Норвегии вообще не бывало случаев воровства и грабежей — они были, но очень редко; однако даже вещь, случайно подобранную на улице, норвежец нормально относит в полицию. Теперь же, полиция полицией, а мои выходы на место происшествия опять умножились.

Наиболее неприятной была история с часовой мастерской. Часовщик решил в связи с окончанием войны снова открыть свое дело — тем более что за истекший год часы чинить было некому, да и много часов перешло в собственность наших солдат. Дом часовщика был, конечно, на строгом запоре. Тем не менее замок был сломан, и вынесли все часы, какие были. Дело расследовал Андснсс вместе с полицией — на влажной земле были следы по меньшей мере двух пар сапог, легко отождествлявшихся как наши форменные кирзовые. Расследовали норвежцы это дело что-то долго, и бумага поступила ко мне только в конце лета или начале осени. Мне пришлось докладывать коменданту. Он велел мне оставить документы ему.

В мае или начале июня наш старший морской начальник заходил к коменданту, чтобы обсудить вопрос о переброске в Киркенсс наших военных кораблей — не отдавать же такую великолепную морскую гавань норвежцам! Надо сказать, что такие настроения были и у командиров сухопутных частей, и они поддерживались тем, что война кончилась, а приказа нашим войскам выйти с норвежской территории не было и не было. Кое-где начали строить долговременные казармы. Это участило тревожные визиты норвежцев ко мне. Я утешал их тем, что воинская часть не может находиться в бсздсльи — если она не воюет, она строится. Но тревога среди населения росла,

Вопрос с нашим старшим морским начальником вскоре решили, хотя и не самым лучшим образом. Он был отозван из Киркснсса. Прореагировал на это он тем, что подогнал к своей резиденции несколько грузовиков с моряками и погрузил на нес всю мебель своего хозяина — в его присутствии. И вывез. Тот даже не пошел жаловаться.

В связи с окончанием войны наши начали организовывать «границу на замке». Между тем, между Норвегией и Финляндией размеченной границы никогда не было, и многие норвежцы, жившие к востоку от Патсойоки, пасли своих оставшихся коров на территории Псчснгской области. Таких коров наши, конечно, конфисковали, и ко мне опять потянулись жалобшики. Трудность была и с Борисом и Глебом, оставшимся по норвежскую сторону Патсойоки. Его оставили на «замкнутой» границе.