Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний

Между тем, в конце мая английские войска высадились в Тромсс в пятистах километрах по прямой линии к юго-западу от Киркснсса, и приняли капитуляцию отошедших сюда из Финляндии немецких частей. В июне или начале июля норвежцы наладили прямую телеграфную связь с Осло, и в отстроенном недавно домике на другой (от нашей комендатуры) стороне Киркснсса было открыто почтовое отделение. Конечно, воспользоваться гражданской почтой вместо нашей полевой (и цснзурируемой) — тем более

На месте прежних захоронении были установлены памятные камни с надписью по-норвежски и по-русски. иностранной почтой — было большим преступлением, за которое я мог бы иметь очень большие неприятности; но мои свободные хождения по территории были всем привычны, и за мною не следили. Поэтому я пошел па почту и дал телеграмму Гсрд Стриндбсрг на Нубсльсгатс 31, Осло: «Жив, Алик и отец погибли, сообщи о своих»; дал обратный адрес «Киркснсс, до востребования» и через два дня получил ответную телеграмму о том, что все Стриндбсрги живы и здоровы.

Почти тогда же я обнаружил, что Янкслсвич с майором и кто-то из наших смершевцсв отправились в порт к причалу. Я решил, что на подведомственной мне территории происходит нечто, о чем мне следует знать, и последовал за ними.

У причала стояла лодка и в ней норвежец и с ним явно наш парень — в гимнастерке и сапогах, но без погон и без шапки. Наши вежливо помогли ему выйти из лодки и сразу куда-то увели. За ним вышел на берег и норвежец.

На мои вопросы он рассказал мне, что парень — русский летчик, сбитый над Варангсром в прошлом году: «Моя семья спрятала его и приютила, а теперь война кончилась, и он может вернуться на родину».

Через два дня норвежский почтальон принес в комендатуру письмо, адресованное этому летчику по какому-то адресу в Тульской или Смоленской области, и с надписью коменданту — просьбой переслать это письмо.

Я показал его Янкслевичу и спросил, что с ним делать. Он взял его от меня и аккуратно, чтобы не повредить, вскрыл и велел мне читать. Это было необыкновенно милое любовное письмо от дочки норвежца, который доставил летчика в Киркснсс, с приветом поименно его родителям и сестре и с обещанием приехать, как только установится связь с Россией. Янкслсвич вздохнул и письмо порвал.

Как ни странно, впоследствии я узнал продолжение этой истории. Летчик, понятно, попал в лагерь как изменник родины, но в 1955 г. был освобожден, и невеста приехала к нему в Москву и вышла за него замуж; вскоре, однако, он умер, и его жена — теперь советская гражданка — попросилась на родину. Ее отпустили, однако с обязательством сообщать нам разведданные. Этим она честно и занялась, но быстро провалилась; в 1970 г., когда я был с женой в Норвегии, она находилась под судом.

Было решено группе наших офицеров побывать на ничьей земле между Таной и Тромсё. Не знаю, чье это было решение — вероятно, развсдотдсла или СМЕРШа армии, или обоих. В Киркснсс подали «Каталину», и на нес погрузилось человек пятнадцать, в том числе Янкслсвич и я. Местом посадки был выбран городок Лаксэльвсн, ближайший за Таной, в глубине более чем стокилометрового Порсангсрфьорда, сразу за Нордкапом. Наш самолет приводнился в самой глубине фьорда у берега, спустили с самолета лодочку и высадились. Вдоль берега шла хорошая асфальтированная дорога, но городка… не было. Не было вовсе, не стояло даже обычных пальцев кирпичных труб, не было телеграфных столбов, не было заборов. Сжигали и взрывали осенью, а сейчас молодая трава уже прикрыла даже фундаменты — в Киркенссе их отчасти спасал от травы горевший уголь. Снялись группой на шоссе и пошли по тропе вглубь материка по дороге на Карашьок. Через некоторое время набрели на руины лагеря. Лагерь был явно временный: за колючей проволокой было лишь несколько временных деревянных укрытий — вероятно, для охраны, а земля была изрыта окопами и норами со следами человеческого пребывания. В этих норах ютились наши военнопленные, прежде чем их погнали далее на юг, к Тромсё.

В следующем фьорде, у Алты, находилась норвежская часть, совершившая захват острова Ссрсйа. Но задержать угон наших пленных они не смогли или не успели.

От лагеря мы поднялись на холм, чтобы обозреть местность, и там вышли на саамское стойбище. Оно состояло из нескольких чумов, сделанных из скрещенных жердей, покрытых оленьими шкурами. Саамы (как я уже говорил, норвежцы называют их финнами, а русские — лопарями) были одеты в синие широкие кафтаны, на голове были разноцветные колпаки с несколькими острыми концами. Оленей не было — уже выпустили в горы — лстовать.

К нам выш чел старик саам, чинно поздоровался. Он хорошо говорил по-норвежски. Мы спросили его про лагерь, он рассказал, что немцы обращались с русскими, если коротко сказать, бесчеловечно. Били прикладами, не давали есть, не давали разводить огонь.

— Вообще, — сказал он, — немцы не люди, а враги Христовы. И финны тоже, — прибавил он, подумав.

— Почему финны? — спросил я. — А как же. Мы ведь в чуме слушали радио Хельсинки (по-фински он, видно, понимал не хуже, чем по-норвежски: саамы постоянно кочуют через границу). — Они там говорили, что ведут против русских священную войну. А чей лозунг «священная война»? Мусульманский. Значит, они Христа предали.

Мои начальники не следили за моим разговором, и им явно стало здесь скучно на пустынном плоскогорье. Мы спустились к фьорду и улетели на своей «Каталине» обратно в Киркснсс.

Вскоре после этого был еще полет. 14-я армия долго пыталась испросить разрешения на него — ссылались на необходимость ознакомиться с положением наших пленных. Но Тромсё был в англо-американской зоне, требовалось разрешение чуть ли не самого Эйзенхауэра, а оно не приходило и не приходило. Решили лететь «на арапа». В Киркснсс опять прибыла «Каталина». Узнав, что мы собираемся в Тромсё, с нами попросился норвежский морской начальник. С лодчонки в фюзеляж забрались он, Поляков, Янкслсвич, еще несколько армейских и морских офицеров — и я.

На летающей лодке стараются лететь все время над морем, а не над сушей — неровен час… на суше она не может приземлиться. Мы облетели полуостров Варангср, оставили позади городки Вардё и Бсрлсвог и вышли на траверз мыса Нурхюн (Нордкин). В противоположность распространенному мнению, что самой северной точкой Европы является мыс Нордкап, расположенный на острове восточнсс, этой точкой является именно Нурхюн.

И далее мы полетели на юго-запад вдоль норвежского побережья, вдоль огромных рыжих и серых скалистых обрывов, окаймленных соснами и елями. Много я впоследствии ездил по всему миру, но никогда не видал ничего красивее. [361] Если бы не холодный климат, этот берег кишел бы купающимися, а так туристы видят его только с океана. Кто видел в Крыму Карадаг с моря? Побережье от Нордкапа до Тромсё — это Карадаг в триста километров длиной, и еще изрезанный фьордами и бухтами. Жилье, если где есть, то только в глубине фьордов, с «Каталины» мы его почти не видели.