Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний

В «Книге воспоминаний» есть глава «О времени», открывающая вторую часть — «Молодость в гимнастерке». Эта глава — попытка «сказать о том, что, собственно, мы думали и что знали перед началом войны» (с. 482). Мне хочется, чтобы все — все без исключения — люди сменяющих нас поколений прочитали эту честную, беспощадную к себе и своим современникам исповедь: свидетельство ученого, ветерана войны, мыслителя — рыцаря культуры. Жертвы режима, который остался патриотом страны, каков бы ни был ее строй. В центре эпохи была идея мировой революции: «…никто не хотел стоять на пути у победоносной мировой революции; и так как предполагалось, что эта революция несет свет народу, то интеллигенции казалось, что, при всех оговорках, ее место с революцией, а не против нее» (486). «Всемирный характер происходившей революции снимал для нас все национальные вопросы» (487). Дьяконов рассматривает отношение его современников к нэпу, коллективизации, абсурдному массовому террору 20-х и 30-х годов — и, при всем кошмаре этих лет, он утверждает: «Сила убежденности в необходимости и неизбежности социализма была такова, что даже ужасные 1937 и 1938 годы не могли уничтожить ее. Конечно, я — и, думаю, мои друзья — считали, что социализм такими методами строить нельзя, но что его все-таки надо строить — сомнений не было» (490). Интересны рассуждения о страхе: «… не страх, а непонимание происходящего удерживало от осуждения того, что нам называли социализмом. […] Никому из нас, конечно, никогда не приходило в голову, что в этой войне можно стать на сторону врага. Переосмысление нашего собственного террора шло негласно и понемногу, а что немецкий фашизм есть зло, не подлежало никакому сомнению. И что свою страну надо будет защищать, тоже было самоочевидно, что бы в ней ни творилось» (492).

Что бы в ней ни творилось… Игорь Дьяконов и защищал страну, не щадя себя, но и не забывая о гибели своего отца, «шпиона Венесуэлы», и многих других — например, моего тестя Ф.А. Зворыкина, такого же «шпиона». Идея этики всегда была для него центральной. Он многократно по-разному формулирует ее в разных местах книги. Недаром талантливый молодой кинорежиссер Алексей Янковский посвятил своему отцу документальный фильм и назвал его « Киркенесскаяэтика».

Киркенес— портовый городок в Норвегии, близ российской границы. Капитан Дьяконов попал туда в конце войны, с наступающими советскими войсками. Об этом эпизоде он рассказывает довольно обстоятельно, это отдельный «роман в романе» — «Книге воспоминаний». Обычным для него ироническим слогом повествует он о себе, глубоко штатском молодом ученом, принужденном играть роль военного коменданта только что освобожденного города, «…меня посадили в брюхо самолета — в бомбовый люк. Самолет летел без бомб, на какое-то другое задание. Я шутил сам с собой: а что если пилот по рассеянности нажмет кнопку, бомбовый люк откроется, и я полечу на немцев вместо бомбы? Это я в первый раз в жизни летел в самолете» (648). В Киркенесевсе население пряталось под землей. Знание норвежского языка и обычаев страны, в которой прошло его детство, а также знание Советской Армии, нравов ее бойцов и генералов, ее комиссаров и особистовпомогли И.М. Дьяконовустать умиротворителем Киркенеса, спасителем его населения, чудом избежавшего сначала немецкого динамита, потом российских насильников. Капитан Дьяконов стал в Норвегии легендой. Недавно он был гостем Киркенеса— по случаю пятидесятилетия освобождения города. О том, как там принимали героя войны, прежнего капитана Дьяконова, я знаю не из его мемуаров, а из бесед с норвежскими филологами и из норвежской прессы. Почему российские газеты молчали об этом? Ведь это наша гордость. Наша национальная честь.

Впрочем, удивляться не стоит. И.М. Дьяконов, крупнейший историк и лингвист современного мира, не удостоился избрания в Российскую Академию наук (как и другой блестящий филолог, Вяч. Вс . Иванов).А книга его воспоминаний, важнейшая для нашей эпохи, долго не могла найти себе издателя. Наконец, слава Богу, нашла: «Европейский дом» затеял серию «Дневники и воспоминания петербургских ученых». Спасибо «Европейскому дому»; наша благодарность была бы еще более сердечной, если бы издательство позаботилось о редактировании рукописи, устранив досадные повторения (автор часто таких огрехов не видит) и ошибки в цитатах (например, на могиле Грибоедованаписано не «Имя твое…», а «Ум и дела твои бессмертны…»). Книга издана ничтожным тиражом — 700 экземпляров. Будем надеяться, что для второго издания «Европейский дом» не поскупится на редактора.

«Книга воспоминаний» И.М. Дьяконовасегодня особенно важна. Ее написал ученый, ищущий закономерности исторического процесса и сумевший понять собственную жизнь с точки зрения этих закономерностей. Ее написал поэт, осмысляющий те же события иначе, по законам искусства. Ее написал романист, сумевший отойти от самого себя и увидеть себя со стороны — молодого, наивного, постепенно зреющего человека, увидеть изменение, развитие, совершенствование собственной личности и множества других — своих современников. Хочу закончить фразой, обобщающей мировосприятие нынешнегоИ.М. Дьяконова: «На место Бога, — пишет он, — я оставлю врожденную каждому человеку совесть. Это тоже биология: вид, где есть совестливые, — выживает; вид, где каждый друг другу ненавистник и враг, — непременно погибнет» (743). Не знаю, как с точки зрения естественных наук, — может быть, это фантастическая идея. Но по-человечески это верно: хочется, чтобы так было.

Это из “Воспоминаний стихотворных” (с.747). Здесь и далее указание страниц, в скобках после цитаты, дается по единственному на сегодня, давно разошедшемуся изданию книги — Дьяконов И.М. Книга воспоминаний. СПб., 1995.

В частности, так происходит в случае “капитана Б.”, бывшего начальником Дьяконова на фронте (“Начальник наш, капитан Б., был тоже по-своему красив, румян, подтянут — но только […] он был глуп — и этим похож на бесчисленное количество военруков, виденных всеми нами еще в Университете” — с.524); вовсе никак не назван, даже и одной буквой, ненавистный автору “невероятно гряз[ный] и нечистоплот[ный]” повар, постоянно опускавший грязный палец в тарелки с кашей, в результате чего Дьяконов был вынужден отказался от того, чтобы питаться вместе со всеми офицерами, как ему было положено, — только чтобы не видеть этого человека (с.673–674). Или, например, человек, обозначенный в книге как “У.”, который вызывал у автора особое отвращение специфически “циничным” употреблением матерных ругательств (с. 534, 541).

Но, тем не менее, некоторые лица, вполне однозначно опознанные как стукачи, или “сексоты”, в книге присутствуют под собственными полными именами — слишком близко, как видно, сталкивала их с автором судьба, то есть, исходя из одной их “ипостаси”, имен называть бы и не следовало, но исходя из другой, это все-таки сделать необходимо (ведь они тоже — жертвы: так, например, в случае Л.А. Липина — сс. 452, 463).