Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний

Это как будто подтверждается некоторыми новейшими биологическими исследованиями.

«Нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного» и т. д.

Разве Алексей не нарушил заповедь «Чти отца своего и мать свою»?

Все это было написано до Дрездена, Хиросимы и Нагасаки

Можно возразить, что страдание особей может быть биологически необходимо для вида. Это верно. Однако в отношении между А («мной») и Б («моим ближним») индивидуальность представлена только А, в то время как Б представительствует за целый вид: мой ближний в качестве ближнего не есть особь, а есть представитель вида. Страдания индивида могут быть на пользу виду, однако страдания вида — безусловное зло. Поэтому страдать должен А, но не

Первородный грех, как его изображает христианская традиция, есть нечто весьма тривиальное: трудно понять, какое зло (в смысле данного выше определения) было совершено Евой и Адамом — разве что считать эту историю притчей об отдаленных последствиях наших деяний. Но она полностью противоречит представлению о всеведущем Божестве. Оно бы предвидело совершение первородного греха, ибо решение свободной воли человека было бы заранее известно Божеству. Зачем же тогда наказание? И разве оно не слишком жестоко для отношений между Отцом и его Детьми (оно длится тысячелетиями!). Также принесение Божеством самого себя в жертву, если считать, что оно всеведуще, производит странное впечатление: выходит, что Иисус знал, что его мучения продлятся всего шесть часов — то есть меньше, чем предсмертные мучения большинства людей, умирающих естественной смертью, — после чего он знал точно, что проснется в Раю, в то время как умирающий человек в этом уверен быть не может, и от неведения страдает больше! Вечное наказание несправедливо и аморально, и вообще почему столько хлопот об обеспечении вечного блаженства для избранных, раз они уже предрешены заранее всеведущими божеством, которое могло бы все сделать сразу. Первородный грех может быть истолкован только как врожденное несовершенство человеческой совести и потому – человеческих действий. Жертва Божества может означать добровольное соучастие в этом несовершенстве, а обещанная награда – незаслуженный дар, милость. Смысл этого был бы в том, чтобы вырвать человечество из слишком узкого круга «ближних» и показать, что правило должно, по возможности, применяться универсально. Я не думаю, что из всего этого можно вывести всеведущее Божество, и вообще жертва Иисуса за все человечество кажется мне куда убедительнее, если считать, что он был человеком.

К осени пшено стало сильно надоедать норвежцам, которые раньше его в глаза не видали «Куриная еда», — говорили они

Так мне сказали тогда; но потом было известие, что Селикман погиб.

Валленберг был другой шведский благотворитель, который на оккупированной немцами территории Венгрии сумел вывезти и спасти от уничтожения десятки тысяч евреев По вступлении наших войск в Венгрию он был ими задержан и тайно расстрелян как «шпион», в чем мы признались лишь в 1990 г

UNRRA — United Nations Relief and Rehabilitation Administration — Администрация помощи и восстановления при Организации Объединенных Наций.

У нас баню (по-черному) Лукин-Григэ приказал соорудить в развале одного из сгоревших домов поблизости от комендатуры.

Один из двух евреев в нашей школе, Давид Рюбинстейн, попал в концлагерь и был расстрелян в мае 1945 г — Это я узнал, посетив Риисскую школу в 1990 г. Шак Редер жив и поныне.

Почему по ночам? Потому что Сталин работал по ночам, а потому и штабы были вынуждены работать по ночам.

Как выяснилось в 1990 г., это ошибка: наши потопили какую-то другую подводную лодку. А командир той, что палила по причалу, выпустил в 80-х гг. свои мемуары, где утверждал, что потопил оба судна. Капитан бота не поленился найти его в Германии, чтобы объяснить ему его ошибку.

В моих затуманенных мозгах это было зенитное орудие; сейчас и доступных мне справочных изданиях я не мог ycтaнoвить, что это было такое; скорее всего, сдвоенный тяжелый зенитный пулемёт калибра миллиметров 16 или больше.

Я догадался почти точно. Он был родом из норвежского посёлочка, но не на Кильдине, а па Рыбачьем полуострове. Норвежцы вскоре это выяснили — у него были родные в Гренсе-Якобсэльве. Фамилия его была Эйен (1990 г). Все норвежцы с Рыбачьего (а они поселились там, когда еще не была размечена гpaницa между Норвегией и Россией) погибли через НКВД.

В 1949 или 1950 г, после вхождения Норвегии в НАТО, в нашей печати была развернута громкая кампания об осквернении норвежским правительством могил советских воинов. Этой кампанией воспользовался замечательный писатель Э. Казакевич ему непременно надо было написать роман о воине, где герой бы погиб, но этого ему начальство не позволило: в «Весне на Одере» ему пришлось по начальственному указанию воскресни, своею героя Лубенцова. История с осквернением могла позволить ему дать погибнуть герою его нового романа «Сердце друга». Действие романа начиналось на хорошо известном Казакевичу и блестяще описанном Первом Украинском фронте, но затем герой был переброшен в 14-ю армию и погиб в Норвегии. Хотя Казакевич собирал материалы у Н. Г. Сутятина и у меня (я даже выведен в романе; у него я «очень молодом человек в роговых очках, с живым красивым лицом»), однако наш фронт описан у него гораздо слабее. — На самом деле никакого осквернения могил не было — наши могилы были разбросаны по всей территории Норвегии (в значительной части это было могилы не павших в бою, а умерших в немецких лагерях), организовать уход за ними было невозможно, и норвежцы торжественно перезахоронили их всех в одном месте — на одном из своих многочисленных островов — и, конечно, обеспечили кладбище уходом.

Нет, вру. В 1963 г. мне пришлось лететь на авиалайнере из Ташкента в Дели. Мы пролетали через пустыню Такла-Макан и поперек Гималаев — это смежный горныи Кавказ, увеличенный в пятьдесят раз, а за ним уступами спускаются зеленые долины Кашмира. Небо было яснейшее, прозрачное — и смотрел, завороженный. Увы, остальные пассажиры сидели, уткнувшись в номера журнала «Крокодил», и в окна ни один из них не глядел.

Пожалуй, тогда и и последний раз удостоился видеть Полякова. В 60-х гг., когда мое имя (и именно в связи с Киркенесом) как-то появилось в гaзeтe, я получил на Институт востоковедения письмо: