Илья Виницкий - Дом толкователя

«Эсхатологический образ церкви как „небесного Иерусалима“, — пишет С. С. Аверинцев, — пронизан символикой числа 12, прямо соотнесенного с числом апостолов» ( Аверинцев : 176): 12 врат, 12 камней, украшающих стены города, 12 колен, представленных двенадцатью избранниками; «стена города имеет двенадцать оснований и на них имена двенадцати апостолов агнца» (Откр. 21, 14). Согласно толкованию Штиллинга, «двенадцать звезд на главе Жены, облеченной в истинну Евангелическую, должны быть двенадцатью благовестителей Евангельского учения» ( Штиллинг 1815: 159). Ассоциация вознесенных дев, сменявших некогда друг друга на стенах замка, с апостолами представляется вполне допустимой. Кроме того, украшенные звездами девы символизируют собой так называемую зодиакальную дюжину, увиденную на утренней заре (то есть во время слияния ночи и дня, в момент небесной гармонии).

Ср. показательные переклички с финалом «Вадима» в уже упоминавшемся послании А. Ф. Воейкова «К жене и друзьям», датированном 20 августа 1816 года и опубликованном в 1821-м. Уединясь в своем кабинете, лирический герой «Дерзает подлететь Создателя в чертогу, // Где Серафимов тьмы кипят, / / И в хоре их поет „Три свят“ // И „Слава в вышних Богу“! // О, память сих минут святых, // Чистейших и духовных, // В кругу земных друзей, в кругу друзей бесплотных, // Я сохраню до поздних дней моих!» (цит. по: Веселовский: 196). Очевидно, здесь мы имеем дело именно с цитированием «Вадима» (публ. 1817), так как известно, что значительная часть послания Воейкова была написана после августа 1816 года ( Веселовский : 196; Арзамас: II, 547).

Ср. позднейшее толкование Жуковским понятия «искупление»: «Возвращение человеку утраченного им присутствия Божия. В сие присутствие он может быть введен только Христом. Бог сошел во Христе к человеку, человек только Христом может возвыситься к Богу. Аз есмь путь» ( Жуковский 1902: X: —).

Заметим, что именно такое определение дал этому произведению критик антиромантического «Вестника Европы» Семен Осетров (Вестник Европы. 1821. Ч. 116. № 4).

Вообще тема пробуждения от векового сна героя или героини неким спасителем — одна из сквозных символических тем русской литературы XIX — начала XX века (ср. ее «патриотическую» модификацию в текстах от знаменитого пушкинского «Россия вспрянет ото сна» из послания к Чаадаеву 1818 года до лирико-апокалиптического образа «спящей России» в творчестве А. А. Блока; также ср. ее пересечение с сюжетом о спящем богатыре-спасителе). Эта тема оказывается центральной в таких произведениях, как «Что делать?» Н. Г. Чернышевского и «Обломов» И. А. Гончарова.

Известный исследователь Шиллера Бенно фон Визе рассматривает балладу как политическую утопию автора ( Wiese: 87–97). Иначе интерпретирует ее смысл критик В. Кюльман: «[D]ie poetische Allegorie einer aktuellen historischen Umbruchsituation, in der die Institution der Kunst zur Frage steht»; «[d]er tragende Gedanke der Schillereschen Ballade, die Identitat des Priesters und Sangers, besass historischen Indii — und Erkennthiswert» ( Kuhlman : 294).

О коронации Рудольфа Габсбурга упоминал в своих «Письмах Русского Путешественника» Карамзин. В Базеле он видел «деревянную и очень топорно выработанную статую Императора Рудольфа I. Он представлен сидящим на троне в порфире и со всеми знаками своего достоинства. Его избрали в Императоры в самое то время, когда он войсками своими окружил Базель…» ( Карамзин 1982: 99). Разумеется, изображение Рудольфа для Карамзина и его читателей — деталь западного, германского мира.

Заметим, что в основе этого пушкинского образа лежат стихи самого Жуковского из «Песнь Барда над гробом славян-победителей» (1806). Ср.: «Но се! таинственным видением во мгле // Певец Воспрянул пораженный; // Седины дыбом на челе ; // Смятение в очах и в членах трепетанье; // Как вихорь на курган он с лирой возле тел… // Волшебной раздалось бряцанье…» (курсив мой. — И.В. ).

В том же году баллада была опубликована и в «Вестнике Европы» (Ч. 100. № 13. С. 17–22).

Сборники «Для немногих» задумывались как «песенный журнал», составленный из любимых произведений юной принцессы. Баллада Шиллера была положена на музыку популярным в 1810-е годы Иоганном Фридрихом Рейхардтом (опубл. 1809). О музыкальных интересах и связях Жуковского во второй половине 1810-х годов см.: Салупере : 449–454.

Так, например, А. С. Немзер подчеркивает необычный поэтический строй стихотворения: «тяжеловатая основательность описаний, велеречивая обстоятельность рассказа, легкий, но ощутимый налет архаизации». Здесь же указано на сходство строфы «Графа Гапсбургского» с традиционной одической рифмовкой ( Немзер : 222).

А. С. Немзер замечает, что слово «торжественный», с которого начинается стихотворение, «раритет в лирике Жуковского» ( Немзер : 222). Наблюдение неверное. Это слово частый и важный гость в поэзии романтика — причем в разных жанрах оно приобретает разную стилистическую окраску, выражает разные «жанровые» оттенки торжественности (таинственная, религиозная, гражданственная, умиленная). Ср. в его балладах: «Я мнил торжественной рукою // Сосновый положить венец»; «И кто сочтет разноплеменных, // Сим торжеством соединенных?» («Ивиковы журавли»); «И в Ирлингфор уже как повелитель // Торжественно вступил» («Варвик»); «Между торжественных минут // Полночи и рассвета» («Громовой»); ср. также в более поздних балладах: «Торжество победителей» (название стихотворения); «С торжественностью ратной» («Ленора»); «Органа торжественный гром восходил»; «И пеньем торжественным полон был храм» («Покаяние»), Еще чаще это слово встречается в элегиях Жуковского («Торжественно мольба с небес зовет»; «наполнен весь тишиною торжественной»).

Как справедливо замечает Аннет Пейн, Жуковский «translated the aesthetic and historical precepts of „Graf Gabsburg“ into notions more akin to the thinking of his own culture and time». Однако культуру и время поэта исследовательница понимает очень обобщенно: «Graf Gapsburgskii» comes to fuse Sentimentalism (as symbolised by the emperor’s tears) and Russian Orthodoxy (tears as an expression of the religious ideal of umilenie) ( Pein: 102). Мы считаем, что Жуковский в своем переводе гораздо более конкретен.

Текст баллады цитируется нами по: Жуковский 1818: 13–25 (с сохранением авторской орфографии и пунктуации).

Эта статья затем была оформлена графом Каподистрия в виде официального доклада царю под названием «О встрече в Ахене».

Русский архив. 1895. С. 187.

Ср.: «in his own Empire Alexander seldom responded to public acclaim <���…> abroad he e njoyed the sensation of having all eyes focused upon him, of knowing that the Prime Minister of France and the Foreign Ministers of Britain and Austria were watching anxiously the changing expressions of his face» ( Palmer. 360).